- Ну, а если он все же существует вместе с нами, Микки? - говорю я.
- Тогда он такой же вымышленный, как и все мы.
5
- Я думаю иначе.
- Вселенная для них была хорошо изученной и привычной улицей. Она слишком кругла, чтобы рано или поздно, или еще позднее, не наткнуться на нас, на всех нас, оптом и в розницу, считавших себя пупом этой Вселенной. Они вовремя тормознули. Правда, не обошлось без эксцессов; дырка в черепе современного гомо, который старше любой теоретической обезьяны на несколько миллионов лет, тридцатиметровые обелиски, созданные в эпоху обезьян, сын Господень, анонимные письма об атомной энергии, "Черный принц", гномы и писатели. Даже слабые попытки вмешаться вскоре были прекращены, не превратишь ведь всю Землю в резервацию, еще, чего доброго, земляне потребуют огненной воды. В конце концов, они позволили себе только одно - наблюдать. Наблюдать в одну огромную, шелестящую, с запахом, хорошо сжигаемую, обычно 20 на 13 сантиметров замочную скважину, в эти ежедневные, ежегодные доносы - книги подлецов-писателей, ихних платных агентов. А может? А может, это они и есть? "Глянь-ка, глянь, какие карлики", "Дюймовочка - ядрена вошь, украла у старухи брошь". "Марсиана мне не надо
Мой миленок хоть куды.
У него одна зарплата,
Зато фирменны штаны".
Я оглянулся: по коридору, насвистывая "Марш энтузиастов", шел вновь назначенный участковый сержант. Дональд, согнув ноги в коленях, погнал ему на встречу: "Жмут в плечах мне башмаки
Новые, хорошие,
Только шибко дороги,
Я куплю поношены".
Марш энтузиастов
Во всем мире дети похожи друг на друга и не отличаются ничем.
Мы все в детстве лепили из пластилина больших и маленьких, в зависимости от собственного желания и количества пластилина, солдатиков, героев и зверей. Мы верили в них, жили вместе с ними, знали о них все. Они были частью нас. Проходило время - они пылились, теряли форму от частого передвижения вверх. Мы росли. Грани стирались, опускались вниз, игрушка превращалась в бесцветный, липкий ком. Но мы все еще верили, все еще ждали, слышали памятью любимое: "За мной, Мальчиши-Кибальчиши"! Потом, к сожалению, мы взрослели, вступали в ряды, гордились своей причастностью к делам Родины. Мы пытались, предлагали, искали, все еще ждали. Мы любили, думали о любви, заставляли себя любить, затем ненавидеть, за обман, бессмысленность громких слов, идущих вверх, за бесцельность потерянных лет, за рост рядов. И не могли заставить: любовь и ненависть - преимущество молодых. Большая часть из нас покончила равнодушием, собиранием марок и пластинок, монастырями, рацпредложениями, выпивкой и разводами в среднестатистическом кругу. Некоторые - единицы - сумели превратить свое хобби в смысл и мастерство. Хотя и они - часть нас, потерявших любовь, сделавших равнодушие своим мастерством. Каждому свое хобби, как у меня - писать сказки для самого себя. И для тебя, конечно. Надеюсь, тебе и кошкам не надоело слушать меня. И думаю, менее скучно, чем рассуждения ответственных работников. Круглая форма пыльного солдатика, тихим, хорошо поставленным голосом кричащего: "Смирна-а-а-а!"
Желтая река
1
- Смирна! Равнение направо!
- Мы решили умереть, чего бы нам это не стоило! За это мы готовы отдать даже жизнь... И как один умрем в борьбе за это. Чтобы в конце концов упорядочить хоть что-то в бесконечном бардаке и бессмысленности. Мы даже сумеем подохнуть позже желающих подохнуть, в последнюю очередь. Для этого мы провозгласили этот день - день Благодарения. С тем же успехом мы провозгласили бы день Гремушки и день Выжимальщика, хоть каждый выходной день. Пожалуйста. Нет вопросов.
Смысл не в том, как назвать, определить, обозначить предмет, смысл в том, чтобы наши соотечественники жили радостно, спокойно и ублаготворенно, не зная о нашем решении. И нам это удастся. Антракт. Попрошу в буфет.
2
- Второй вопрос повестки дня: утверждение пятилетнего устава, представленного Имперским Комитетом по лояльности и патриотизму. Докладывает координатор.
- Соблюдение ритуалов и каждой буквы Устава, внешнее смирение ханжеской добродетели и внутренний расчет на будущие блага - проявление все той же неувядаемой человеческой черты - эгоизма. Мы забываем о главном - сущности Устава, призванного наиболее эффектно организовать контроль за каждым винтиком, используя их несбыточные надежды и мечты. С небольшими уточнениями Устав в этом году выглядит так: ...
3
- Я включаю сигнализацию и спускаюсь в лифте на седьмой этаж. Боковые люки открыты настежь, тишина и покой в нашем подземном доме. Я иду по освещенному ночниками коридору, вхожу в спецотдел. На экранах город и Желтая река. Счетчик как всегда - до упора, река уносит все радиоактивное дерьмо, отходы производства нашей электростанции, плюс еще недавняя авария в третьем блоке. Водичку, разумеется, мы эту не пьем, у нас полная автономия. Я сажусь за стол, вскрываю полученное из психушки письмо. Дональд, узнав, что я работаю в Конторе, регулярно снабжает меня разного рода доносами. Это радует: меня все еще помнят. Я выключаю телевизор и принимаюсь за чтение: "Отчет о внеочередном заседании Верховного Комитета от 15 марта с.г." "
В казематной сырости, экономно освещенной единственной подсевшей свечой, в общей палате значительно шаркал ногами и гундосил Генсек. Напротив, в первых рядах подхалимов, я узнал по нарукавной метке Прокурора. Сгорбившись над рукописью, он старательно выдирал отмеченные красным карандашом, пожелтевшие страницы, и вместо них торопливо вставлял, предварительно смочив слюной, розовые листочки из какого-то школьного учебника. Заметив меня, он гордо выпрямился и на всякий случай попытался спрятаться под стол. Его лысина тут же покрылась многочисленными плевками уязвленных соседей. Но и под столом, освободив руки, он маски не снял, а только вытирал вспотевший лоб и тихо, однообразно выл. Рядом с ним без масок, без знаков различия веселились, становясь самими собой, чистые и холодные Воспитанники. Однако не увлекались поочередно выныривали из-под столов, солидно поправляя льготные маски.
За задними неспокойными рядами неусыпно следили Щит и Меч. Время от времени они перехватывали записки, отправляемые "бритоголовыми" Главному, и самолично отвешивали подзатыльники провинившимся. Возле пустующей кафедры стоял на голове Мудрый Лука и громко комментировал народные слова. Через равные промежутки времени Нажиматель Кнопок совал в раскрытую пасть Луки куски сахара. Когда же он поворачивался спиной, Лука невозмутимо сжирал очередную порцию сам. Вдруг в налаженный механизм образцового урока вихрем ворвался Мессир: "Смирна-а! Все на фронт! Сволочи!"
