– Я вас уже видела, – сказала Мэвис Магайр. – Вы офицер полиции.
– Нет, – отчеканил Тинбейн. – Вы меня никогда не видели. – Взяв Лотту за локоть, он сказал ей: – Идите на крышу и ждите меня в моей машине. Не ошибитесь машиной, она припаркована слева от выхода. – И добавил уже ей вслед: – Потрогайте капот, там мотор еще теплый, так не ошибетесь.
Один из тех искоров, что в соседней комнате, выстрелил в него из популярного незаконного оружия – крошечного пистолетика, заряженного разрывными пулями.
Пуля попала ему в ногу, так и не разорвавшись. Патроны, наверное, долго лежали, да и сам пистолет, скорее всего, использовался впервые, а этот искор, его хозяин, вряд ли умел содержать оружие в надлежащем порядке, вот курок и не попал в капсюль внутреннего заряда.
Тинбейн мгновенно отреагировал девятью выстрелами почти наугад по этой комнате и соседней, пока воздух не помутнел от рикошетирующих дробинок, летевших с такой скоростью, что они не могли убить, а только нанести средней тяжести повреждение, выстрелил напоследок еще раз, выскочил за дверь и заковылял по коридору, еле чувствуя раненую ногу, проклиная боль и свою неповоротливость. «И надо же, – думал он, – чтоб угодило именно в ногу», – а сзади уже слышалось какое-то движение. Едва успела лестничная дверь захлопнуться за его спиной, как в коридоре разорвалась пуля; стекло двери брызнуло осколками, которые полоснули его по шее, рукам и спине. Но он все так же ковылял по ступенькам. Перед тем как выйти на крышу, он выпустил последний заряд куда-то вниз, наполнив лестничный проем стучащей по стенам дробью, в количестве достаточном, чтобы задержать кого угодно, если, конечно, он не желает лишиться глаза, а затем потащил свою раненую ногу к машине.
Лотта Гермес не сидела в машине, а стояла рядом; она смотрела на Тинбейна испуганными глазами, а он распахнул дверцу машины и пропустил ее внутрь.
– Запри там дверцу, – сказал он, а затем обошел, хромая, машину, сел боком на водительское место, втащил раненую ногу и тоже запер за собою дверцу.
На крышу уже высыпала куча искоров, но они не спешили к машине – кто-то, видимо, хотел хорошенько прицелиться и начать пальбу, кто-то предлагал рассесться по машинам и устроить погоню, а были, наверное, и такие, кто предлагал бросить это дело.
Тинбейн взлетел и в считаные секунды набрал всю скорость, какую можно было выжать из форсированного двигателя патрульной машины, а затем взял микрофон и сказал диспетчеру своего полицейского участка:
– Я направляюсь к Пералта-Дженерал, и хорошо бы, чтобы на парковке меня на всякий случай ждала другая машина.
– Четыреста третий, вас понял, – сказал диспетчер и тут же приказал кому-то другому: – Триста первый, встречайте четыреста третьего на Пералта-Дженерал. Ведь вы же вроде бы сейчас не дежурите, а гуляете? – спросил он напоследок у Тинбейна.
– По пути домой я нарвался на мелкие неприятности, – туманно соврал Тинбейн.
Его ступня пульсировала болью, и он ощущал оглушительную усталость, как после долгой тяжелой работы. «Слягу не меньше чем на неделю, – сказал он себе, наклоняясь, чтобы негнущимися пальцами расшнуровать ботинок на правой, раненой, ноге. – Вот и конец этой истории с телохранительством при Рэе Робертсе».
– Тебя ранили? – тревожно спросила Лотта, увидев, как он возится с ботинком.
– Это нам еще повезло, – сказал, разгибаясь, Тинбейн. – Оказалось, что эти типы все-таки носят при себе оружие. Только они совсем не привыкли к прямому выяснению отношений. А сейчас, – добавил он, передавая ей трубку видеофона, – позвони Себастьяну в витарий. Я обещал ему сообщить, когда вырву тебя оттуда.
– Нет, – мотнула головою Лотта.
– Почему?
– Это он послал меня туда.
– Тоже ведь верно, – пожал плечами Тинбейн. Спорить было как-то глупо, да и с чем же тут было спорить? – Но я мог дать тебе эту информацию, так что на мне лежит вина не меньше, чем на нем.
– Но потом ты меня вытащил.
И с этим было тоже не поспорить.
Подняв нерешительно руку, Лотта потрогала его лоб, его ухо; она изучала лицо его пальцами, словно слепая.
– Что это значит? – удивился Тинбейн.
– Я тебе очень благодарна. И всегда буду очень благодарна. Не думаю, чтобы они когда-нибудь меня отпустили. Мне казалось, что это доставляет им какое-то удовольствие, что Анарх и его могила для них всего лишь предлог.
– Весьма вероятно, – согласился Тинбейн.
– Я люблю тебя, – сказала Лотта.
Он удивленно повернулся; на лице девушки было явное облегчение, словно она решила для себя некую важную проблему.
И он понимал, что это за проблема, и его счастье не знало границ, он в жизни еще не был так счастлив.
Всю дальнейшую дорогу к Пералта-Дженерал Лотта поглаживала его лицо и, похоже, не собиралась прекращать это занятие. В конце концов Тинбейн крепко сжал ее руку и сказал:
– Выше нос. Ты туда больше никогда не пойдешь.
– Может, и пойду, – помрачнела Лотта. – Может, Себастьян мне так скажет.
– А ты ему скажи, чтобы шел на хрен, – сказал Тинбейн.
– Только я бы лучше хотела, чтобы ты за меня ему это сказал. Я и вообще бы хотела, чтобы ты за меня говорил. Ты ведь так говорил с миссис Магайр и этими искорами, что они делали всё, как ты им приказывал. За меня же в жизни никто не заступался, никто и никогда. И уж, во всяком случае, так, как это сделал ты.
Тинбейн слегка, осторожно обнял девушку правой рукой. На лице ее было безмерное счастье. И облегчение. «Господи, – думал он, – да ведь то, что сейчас она сделала, куда больше того, что сделал я. Она перестала зависеть от Себастьяна Гермеса, чтобы теперь зависеть от меня. Из-за одного-единственного случая… Да я же ее увел, – вдруг осознал он. – Увел от него, и вчистую. Получилось, а ведь кто бы мог знать!»
Таким образом Бог, рассматриваемый не Сам по Себе, но как причина всех вещей, имеет три аспекта: Он есть, Он мудр и Он живет.
Иоанн Скотт Эуригена
В витарии «Флакон Гермеса» раздался видеофонный звонок; ожидая, что это звонит Тинбейн, Себастьян торопливо взял трубку.
Но на экране появилась Лотта.
– Ну как у тебя дела? – спросила она тусклым безжизненным голосом.
– Прекрасно, – сказал Себастьян, еле сдерживая нахлынувшую радость. – Но это все ерунда, ты-то как? Тебе удалось уйти из этой Библиотеки? Видимо, удалось. Они что, и вправду хотели тебя задержать?
– Хотели, – сказала Лотта все тем же безжизненным голосом. – А как там Анарх? Он уже ожил?
Себастьян совсем уже собрался сказать: «Мы его откопали. Мы его оживили», однако осекся, вспомнив звонок из Италии.
