Это был аутригер, все еще крепившийся к верхней полосе обшивки и остаткам распорки. Сочетание обломков оказалось удачным, вполне устойчивым, пока Теор спокойно лежал внизу. Обхватив руками соединение распорок, он смог даже расслабиться. Вокруг кусков дерева сохранились остатки снастей, а половину распорки можно было превратить в весло.
— И все-таки я выжил, — понял Теор и поднес коммуникатор к горлу: — Марк!
В жидком тумане отозвалось эхо.
— А, Теор… Теор?
— Да, это я. — Ему удалось улыбнуться. — Ты удивлен? Я — да.
По мере того, как жизнь возвращалась к нему, он ощутил голод. Жажда не была проблемой, так как минеральный состав морского аммиака мало отличался от обычного. В нем даже было нечто питательное. Органические вещества вроде аминокислот формировались в верхних слоях атмосферы, где свет солнца освобождал газы: метан и аммиак. Они опускались до тех пор, пока не выходили из воздействия ультрафиолета, способного вновь поднять их вверх. Такие молекулы, достигнув океана, поддерживали стабильную микрофлору, которой питались высшие животные. Но в этой энергетически бедной среде их концентрация была слишком мала. Прошло довольно много времени с тех пор, как Теор вкусил от унизительного гостеприимства Чалхиза.
— Да, удивлен и дьявольски рад! Я тут даже заснул у передатчика. Или нет, мое тело заснуло, предатель. Как ты там?
Теор объяснил.
— Когда я выберусь на берег, — закончил он, — я, возможно, найду воинов Валфиво. Они должно быть, пересекли степи Джоннери, которые сейчас находятся где-то к северу от меня.
Хотя это большая, дикая, почти неизвестная страна. Старики говорят, что в тех непроходимых горах живет скрытый народ, отрезанный горами от моря.
— Что ж, я до обидного беспомощен, Теор. Я даже не смогу больше сидеть возле радио. За то время, что тебя, полуспящего, носило море, я уже был на совещании и… ух, мне надо кое-кого повидать. Она говорит — это важно. Не знаю, что будет, и будет ли у меня доступ к приемопередатчику.
— Вызови меня, когда сможешь. Счастливо тебе, собрат по разуму.
Над ним опять сомкнулось одиночество.
Днем стало немного светлее, но Теор все еще плыл в бесформенном мерцании. Туман разошелся только к полудню; ветер порвал его в клочья и разогнал подвижными клубами. Увидев землю, он вскрикнул.
Теор и правда забрался далеко. Укромный архипелаг Орговер остался позади, и Теор дрейфовал в двух милях от целых утесов черного льда. Их вершины скрывала моросящая дымка, и можно было только догадываться, насколько они высоки. Увлекаемый самыми большими из лун, прилив разбивался у их подножия смертоносными бурунами вдоль узкой полосы побережья. Грохот доносился до него сквозь плеск волн и, наконец, стал отдаваться в костях. Не будь Теор так избит и голоден, он усомнился бы в том, что сможет проплыть через эту мясорубку и выжить.
Тем не менее, он открепил распорку и принялся грести. Та медлительность, с которой он продвигался к берегу, свела бы человека с ума. Теор вполне сознавал ноющие мышцы и жжение в дыхательных щелях. Много времени он потерял в лихорадочной дремоте. Когда наконец, скалы распахнулись и показали узкий фьорд, он остановился, задумавшись над значением увиденного.
Но… «Уллоала! Силы все еще благосклонны». Бею оставшуюся энергию он вложил в последнее изнуряющее усилие. При каждом гребке назад устремлялся целый поток аммиака, а обломки неуклюже продвигались вперед. Перед ним разворачивалась спокойная на вид бухта.
Вдруг все остановилось. Он не мог сдвинуться ни на шаг. Когда мышцы отказали и он без сил свалился на доски. Фьорд начал медленно отдаляться. Теор не мог войти в него.
Теор рискнул встать во весь рост, чтобы лучше осмотреться. Волны облизывали относительно плоский участок, находившийся примерно в миле от входа в фьорд; затем начиналась обычная полоса прибоя. Внутри бухты он заметил серое сияние, спускавшееся со склона и исчезавшее в море.
Его квазилодка накренилась и почти опрокинулась. Теор с трудом опустился вниз и оценил ситуацию. Казалось, его череп полон песка, но дюйм за дюймом ему удалось приблизиться к объяснению.
Поверхность Ио редко охлаждалась настолько, что аммиак замерзал. Но это случалось тогда, когда возвышенности подвергались воздействию воздушных масс, наступавших с полюсов. Возникший, таким образом, ледник движется быстрее под влиянием сильной гравитации, чем его земной аналог. Достигнув моря, он не образует айсбергов, потому что твердая фаза аммиака плотнее жидкой. Большие глыбы отламываются и идут на дно. Но если глубина невелика, они довольно быстро тают. Из фьорда выходило сильное течение. Возможно, судно с гребным колесом и могло преодолеть его, но Теор — едва ли.
«Ух», — подумал он, — «остается надеяться, что следующий вход будет более гостеприимен».
Но долго обманываться ему не пришлось. Он видел карты, нарисованные теми, кто плавал на север. Хотя изображение было довольно грубым, однако содержало достаточно информации, чтобы убить всякую надежду. Течением его вскоре должно было отнести в Котлы, где оно встречалось с длинным мысом, окруженным рифами. Вода вокруг них просто кипела водоворотами, и это убило бы его с не меньшим успехом, чем здешний прибой. Стоило попытаться сойти на берег здесь.
— Марк, — позвал он. Ему ответило только море, и он вспомнил, что Фрэзер ушел. Ну… ничего… было бы нелегко и дальше полагаться лишь на советы землянина.
Или… погоди. Подожди немного. Не говорил ли Фрэзер однажды, очень давно? Теор пытался разобраться в своем затемненном сознании. Он вспоминал что-то… движущиеся картины в Доме Оракула… плавание на досках, серфинг, так он его назвал. Если бы у вас была доска и вам удалось бы поймать самый гребень волны, вас могло бы в целости и сохранности вынести на берег.
И… аутригер был плоским сверху и имел фальшкиль. Он был достаточно велик, чтобы нести вес Теора в одиночку.
Из какого-то последнего внутреннего источника он почерпнул силу. Теор вновь принялся грести.
Подойдя достаточно близко, он услышал первые удары волн о берег и кипение их под утесами, он достал нож и взялся за работу. Она продвигалась медленно и напряженно. Ему пришлось плыть, держась одной рукой за доску, а другой обрезать веревки, Теор обрел спокойствие, утратив и страх, и надежду. Ему важен был только успех каждого движения, даже их конечную цель он почти забыл.
Наконец, аутригер освободился. Он влез на него, трижды по-черепашьи соскользнув обратно. Лежа на животе и обвив ногами доску, Теор начал грести.
