— Конечно, женишься. Беседа совершила полный круг.
Нет, учитель не издевался. В его глазах не было даже снисходительного торжества по случаю полной победы над учеником на этом практическом занятии. Но как он может — нет, даже не делать вид! — действительно думать, что все это пустяки, обыденнейшие житейские вещи, ведь…
— Но я же принц! И на ком я женюсь… а на ком нет… это же государственное дело! Может быть война!.. Если мама пообещает союз с Аталорром, а я… Но я скорее стану астабильным, чем…
— Успокойся.
Эжан перевел дыхание. Маг встал, оказавшись — как, впрочем, и всегда — на полголовы выше принца. Собрал со стола письменные принадлежности, мельком взглянув на пергамент с рисунком и начатыми стихами, улыбнулся. Он не мог бы оставаться таким невозмутимым, если б то, о чем говорил Эжан, хоть как-то соприкасалось с истиной. Значит ли это, что Лилиан действительно аталоррская принцесса — он нарочно назвал сейчас эту страну, вспомнив-таки на ходу дипломатическую уловку, — и мама не будет против, их любовь не встретит ни единого препятствия?..
Нет.
Они ведь не впервые встретились вчера — здесь, под облетающим деревом, у пруда. Лилиан, прекрасная принцесса в голубом платье, девушка, явившаяся из ниоткуда, лицо которой предательски смазал сухой лист… он же сразу узнал ее! Она уже была здесь. Давно, в детстве…
Но была!..
И вдруг стало страшно. Дикая, жуткая в своей простоте вещь, о которой он ни разу не вспомнил, придумывая несуществующие преграды на будущем пути своей великой любви. Слабенькие такие преграды, готовые в один момент рухнуть перед ним — отважным, верным, влюбленным и к тому же почти королем!.. Дурак.
Она ведь может просто больше не прийти.
Никогда.
Не простившись с учителем — они все равно еще увидятся сегодня, и не один раз, — Эжан сорвался с места и двинулся вперед по аллее, глядя под ноги и все ускоряя шаги. Короткие фиолетовые тени на бело-желтом песке — полдень. Развилка. Направо. Могучий шелест темно-зеленых листьев над головой. Вреде бы недавно садовник подрезал деревья в парке, а вот опять ветви едва не цепляют за волосы. Прекрасна золотая смерть… какая фальшивка, какая пошлость!..
Десять лет назад — в тот год, когда по Великой Сталле бродила оспа, — девочка Лилиан тоже обещала, что придет еще. Перед глазами тогда плавали красноватые пятна, комната то вытягивалась в длину бесконечным коридором, то проваливалась словно колодец, то сплющивалась в гармошку. Сознание семилетнего Эжана раздробилось на сотни мелких частиц, и каждая из них поселилась на конце непонятного отростка, вылезшего из массы спутанных волос. Все вокруг чесалось; он знал, что зудит его собственное тело, но, чтобы прекратить это, надо было сначала добраться до него, распутав тысячеголовый волосяной клубок…
Еще была мама. Она сидела в кресле под картиной постоянно, не уходя ни на секунду, и в конце концов Эжан сообразил, что иногда она сидит там по правде, а иногда просто снится ему.
Но Лилиан ему не снилась! Что бы там ни говорила мать — уже потом, когда он начал выздоравливать. Мамину версию коварно поддержали лекари, сиделки, прочая прислуга — все до последнего пажа оказались втянуты в заговор против наследного принца и девочки, которая пришла к нему во время болезни, как приходила и раньше…
Лилиан, его сестричка… он просто не мог придумать более близкого, ласкового названия для нее. Она почему-то не нравилась маме — ну что ж, значит, от мамы ее надо было прятать. Уже в то время принца Эжана ничуть не пугали препятствия, вставшие на пути… тогда еще просто дружбы со странной, нездешней, замечательной девочкой…
Но она не вернулась, как обещала.
Она не возвращалась десять лет.
Он снова вышел к развилке — на этот раз классически тройной, как в сказке про Странствующего рыцаря, — и остановился. Куда он, собственно, идет? И зачем?
Обычно это время, полуторачасовой зазор между занятиями и обедом, Эжан посвящал фехтованию и верховой езде. Особенно фанатично соблюдал он это правило последние два месяца — после того страшного, унизительного поражения на турнире, когда на глазах тысячи зрителей со всех концов Великой Сталлы… Он был в черном, и вряд ли кто-то, кроме матери, мог его узнать, — но смешки за спиной до сих пор то и дело чудились ему… или не чудились?!.
Теперь, конечно, все эти глупости не имели никакого значения. Ну, почти никакого… Но, так или иначе, хороший урок фехтования на тяжелых мечах — именно то, что ему сейчас нужно. Выложиться, вымотаться до мокрой рубашки, до сведенных болью мышц, до разноцветных кругов перед глазами… чтобы не думать больше ни о чем. А какой смысл думать, изощряться в этой проклятой высокой дипломатии — если ничего не изменить, если можно только ждать, ждать аж до самого вечера?.. Тени от деревьев были такими короткими, что посредине развилки песок поблескивал солнечным пятном.
И вдруг на это пятно упала тень. Эжан вскинул глаза. И непроизвольно скрежетнул зубами, увидев его. Опять его! — Доброе утро, мой принц.
Голос у мужчины был негромкий и очень мягкий — словно он постоянно извинялся. Это бесило Эжана — как, впрочем, и тонкое, женственное лицо, сине-зеленые глаза, похожие на запонки для манжет, белобрысые волосы и само присутствие здесь, а не на своем Юге, куда этот князек с десятком длинных имен давным-давно должен был убраться по-хорошему. По-хорошему!..
Южный князь шагнул вперед и остановился в солнечном пятне на развилке. Его белая батистовая рубашка была распахнута на груди, где золотились слабенькие светлые волоски. Совсем некстати Эжан вспомнил о россыпи чернильных пятен на своем рукаве… но закладывать руку за спину было бы глупо.
Князек явно хотел пройти на главную аллею. Которую надежно загораживал принц.
— Ваше Высочество.
— Что? — не понял южанин, и его без того робкий голос еще и дрогнул.
— Ты назвал меня «мой принц», — ровно пояснил Эжан. — Такое обращение приемлемо лишь со стороны лиц, особо приближенных к моей персоне. Ты в их число никак не входишь. Поэтому — «Ваше Высочество принц Эжан, наследный властитель Великой Сталлы и провинций на Юге и Востоке». Понял?
Князь опустил глаза. Ресницы у него были золотистые и по-бабски длинные.
— Ваше Высочество, — повторил он послушно. — Наследный властитель…
Эжан с каменным лицом выслушал точное воспроизведению собственного титула.
Но не сдвинулся с места.
За спиной князька виляла вбок узкая дорожка, левое ответвление трилистника. Нет сомнений, что он пришел именно по этой тропе. Деревья в той стороне росли не так густо, как справа, солнце прорывалось сквозь кроны, и, если присмотреться, можно было и отсюда разглядеть белый край ажурной беседки на поляне. Маминой любимой беседки… той, где в теплое время года королева Каталия Луннорукая работала по утрам с корреспонденцией соседних держав, или составляла речь для приема иноземных посланников, или… Лучше не присматриваться.
