На шум подъехал Илья, дежуривший у стада. Все собрались вокруг. Расспросам не было конца. Снова сошлись вместе — маленький, непобедимый отряд. Лишь Вельвель сумрачно стоял у своей упряжки, не разделяя общей радости.
Яранги решили не расставлять — повесили на шестах одни пологи. На рассвете уйдем с табуном дальше…
Утром мы обнаружили исчезновение Вельвеля. Это встревожило нас: через несколько часов Тальвавтын узнает о нашем скрытом маневре.
В путь собрались быстро. Решили продвинуться возможно дальше. Табун гнали ускоренным маршем, почти не останавливаясь на кормежку. В этот день сделали особенно большой переход, достигнув того перевала, откуда мы с Костей впервые увидели Главное стойбище Пустолежащей земли.
Теперь табуны Тальвавтына не страшны. Вряд ли он решится беспокоить стельных важенок утомительным маршем. Да и нам двигаться дальше такими стремительными переходами нельзя — погубим приплод.
На общем совете решили устроить отдых. Расположились у перевала комфортабельно — поставили две яранги с пологами, вокруг сдвинули нарты в каре, добыли льда на промерзшей до дна речке, напилили и нарубили дров из привезенного сухостоя. Костя торжественно поставил у яранги шест с красным флагом — символ нашей полной независимости.
— Настоящий форт получился! — восторгался Костя. — Голыми руками не возьмешь.
— Только пушек не хватает, — съязвил я.
Но все-таки на соседней возвышенности выставил сторожевой пост.
Олени спокойно копытили снег на пологих гривах Белой долины, украшая тонким кружевом следов склоны.
Дежурили у стада в три смены. Я выходил с Геутваль, Костя с Гырюлькаем, Тынетэгин с Ранавнаут. Илья помогал ночной смене. В дежурство один объезжал табун на легковых нартах, другой безотлучно находился на сторожевом посту, обозревая окрестности и широкую тропу, пробитую табуном во время отступления.
Распорядок был твердый, как в армии. Всем это очень нравилось. Работали с увлечением. Особенно охотно несли сторожевую службу Геутваль и Тынетэгин…
Ночью, в пологе, я сквозь сон услышал близкий выстрел.
“Р-ра-рах!” — тревожно повторило эхо в горах.
Я не успел проснуться, как Геутваль затормошила меня в темноте:
— Винтовка Тынетэгина стреляла, просыпайся скорее! Девушка быстро зажгла светильник, принялась будить
Костю, Гырюлькая. В пологе поднялась суматоха. Геутваль заряжала винчестер; Костя, чертыхаясь, натягивал торбаса; Гырюлькай лихорадочно одевался.
— А ну давай сюда! — потянулся Костя к девушке. Маленький винчестер потонул в Костиных ручищах.
— Только, чур, старина, уговор оружие пускать в крайнем случае!
Костя неопределенно хмыкнул. Снаружи послышался скрип полозьев, свист кенкеля, хриплое дыхание галопирующих оленей…
Мы с Костей выскочили из яранги. К нам бежал Тынетэгин, затормозивший упряжку у кораля из нарт.
— Куда стрелял?! — крикнул Костя.
— Спящих в пологе разбудить хотел — Тальвавтын едет…
— Один?!
— На беговой упряжке.
— Уф… дьявол, — облегченно вздохнул Костя.
Он едва успел сунуть винчестер в ярангу. Из морозного тумана вынырнула белая упряжка. В лунном мареве белые олени, опушенные изморозью, казались привидениями, а седок, запорошенный серебристым снегом, — пришельцем из лунного мира.
Олени как вкопанные остановились рядом с упряжкой Тынетэгина.
— Какомей! Далеко убегали… — вместо приветствия насмешливо проговорил Тальвавтын.
— Твои табуны близко подошли, — резко ответил Костя.
Тальвавтын нахмурился, угрюмо посмотрел на Костю и дерзко сказал:
— Мои пастухи плохо оленей стерегли.
Я пригласил Тальвавтына в полог. Беседа не клеилась. Костя сидел у чайного столика, хмурый, закипая бешенством. Тальвавтын молчаливо курил длинную трубку.
— Экельхут, главный шаман, разговаривал с духами, — вдруг сказал старик. — Большая беда будет. Нельзя вам кочевать дальше в горы — погибнут олени, надо обратно к границе леса уходить…
Тальвавтын замолчал и снова погрузился в раздумье, словно подчеркивая длинной паузой зловещее предупреждение.
— Ну и шельма… — пробормотал Костя.
Действительно, маневр Тальвавтына был шит белыми нитками. К границе леса нас и калачом не заманишь.
— И что же говорит Экельхут, какая беда грозит нашему табуну?
— Сильно сердятся келе[27] — живых оленей тебе отдавали. Большое бедствие на Пустолежащую землю насылают. Экельхут говорит: быстрее кочевать тебе нужно к границе леса — обманывать духов, — повторил Тальвавтын.
— А где твои табуны? — спросил я старика.
— В лесные долины быстро кочуют.
— Не пойдем к лесу, мало времени осталось, — грубо отрезал Костя.
— Спешить надо… отел скоро, — подтвердил я отказ в более вежливой форме.
— Добра желаю вашему табуну, — презрительно взглянул на Костю Тальвавтын. — Поехал я. Array!
Тальвавтын исчез так же внезапно, как появился. Поведение его было для меня непостижимо. Зачем он приезжал? Чего хотел? Чем грозил нашему табуну?
— Мэй, мэй, мэй! — встревожился Гырюлькай. — Экельхут очень сильный шаман, большая беда будет!
Мы долго еще обсуждали предостережение Тальвавтына и решили не принимать его во внимание — двигаться дальше, возможно быстрее покидая Пустолежащую землю…
Неделю мы кочевали, совершая небольшие переходы, уходя далее и далее от границы леса, в лабиринт безлесных снежных долин обширного горного водораздела между Анадырем, Анюем и Олоем. Теперь нас отделяли от границы леса добрые сто пятьдесят километров, и мы почувствовали себя наконец в безопасности.
В этот памятный день мы поставили свои яранги у подножия сопки с одинокими кекурами.
На следующее утро, когда мы с Геутваль отправились дежурить, нас встретил Гырюлькай. Лицо старика посерело от волнения.
— Совсем плохо, — сказал он, — посмотри, какое грязное небо.
Обычно зимнее небо было белесым и тусклым, теперь же облака набухли странной синевой. Мороз упал, стало необычайно тепло, и воздух пропитывала непонятная свежесть.
Подошел Костя:
— Черт знает, что творится! Все шиворот-навыворот… Лесных куропаток видимо-невидимо налетело, сороки появились, белую сову видел, кукша пролетела. Не пойму, откуда их несет?!
— Плохие облака, — повторил Гырюлькай, — давно такие видел зимой, когда мальчиком был…
Он что-то еще хотел сказать, но не успел. Где-то в вышине утробно забулькало, как в горлышке большой пустой бутылки, и мы увидели двух черных как уголь птиц. Медленно махая крыльями, они пролетели на север.
