— Допустим, — не стал спорить Фледвик, но тут же ехидно осведомился: Пока по нам еще не открыли огонь на поражение из-за этой ошибки, могу я поинтересоваться вашими дальнейшими планами, сэр? Пока что мы прямым ходом приближаемся к обители ваших братьев, а у меня почему-то пропало желание испытать их гостеприимство.
— Ты прав, — кивнул канонир, чувствуя себя в чем-то виноватым перед Фледвиком, хотя еще неделю назад такая мысль показалась бы ему абсурдной. Мои братья получили официальный приказ и обязаны его выполнить. Это их долг. Я сам не колебался бы ни секунды, хотя формулировка приказа, надо признать, весьма… необычная. За все время службы мне ни разу не приходилось слышать ничего подобного, даже когда дело касалось убийц и террористов.
Первая волна гнева Фледвика схлынула. Он уселся поудобнее на своем сиденье и покосился на собеседника так, будто в первый раз увидел.
— Когда мы еще торчали в клетке, — начал он, — и я смотрел, как ты управляешься с замком, я подумал про себя, что ты либо вправду канонир, либо самый великий взломщик из всех, с кем мне приходилось иметь дело. Когда ты уложил пятерых стражников, даже не запыхавшись, я подумал, что ты либо канонир, либо самый великий взломщик и самый отчаянный боец из всех, с кем меня сводила судьба. Когда же ты выкинул трофейный пистолет лишь потому, что тебе «не подобает» им пользоваться, я понял, что никем, кроме канонира, ты быть не можешь. Кейдом тебя зовут или по-другому, но то, что ты канонир, у меня лично сомнений больше не вызывает. Будем считать, что кто-то наверху действительно ошибся по-крупному. Вопрос в другом: как нам сейчас уберечь свои шкуры и спрятаться подальше, пока ошибку не исправят?
Кейд вдруг весело рассмеялся. Как же он раньше об этом не подумал?! Но теперь все встало на свои места, и Орден вновь обрел в его глазах прежнее незыблемое достоинство. Резко развернув руль влево, он выехал на встречную полосу и нажал на акселератор.
— Эй, куда это мы? — встревоженно потянул канонира за рукав маленький экс-наставник.
— К отцу бомбардиру!
— К отцу бомбардиру? — в недоумении повторил Фледвик. — Постой, да ведь это же гроссмейстер Ордена воинов! Ничего не понимаю! Разве он не пристрелит нас вдвое быстрее, чем обыкновенный брат?
— Не пристрелит, успокойся, — рассеянно ответил Кейд, сосредоточившись на обратной дороге к городу.
Какое бы объяснение он сейчас ни дал, вряд ли этот мелкий уголовник способен воспринять адекватно тот сложный комплекс чувств, который доступен лишь посвященным. В сознании братьев образ отца бомбардира отождествлялся не с личностью, а с некой высшей силой, которая незримо присутствовала в душе каждого воина, наполняя ее доблестью и смирением. Кое-что можно было, конечно, передать словами, но в основном восприятие главы Ордена происходило на уровне подсознания и слепой веры в его непогрешимость и всемогущество.
— Дело в том, — начал канонир, стараясь выразить свои мысли предельно доступно для понимания, — что все воины Ордена считаются братьями между собой. Братьями по духу, по оружию, по цели в жизни. А отец бомбардир — он нам всем как бы родной отец. Понимаешь? Хранитель Власти может перевести нас в другой Соборный Дом, послать служить другому Звездоносному, но приказы его не имеют силы, пока не будут скреплены личной печатью отца, вырезанной на конце рукояти его личного оружия. Этой же рукоятью он касается каждого оружия, вручаемого брату Ордена при посвящении в воины. Если бы он этого не делал, мы не смогли бы чувствовать себя полноправными братьями. Память об этом прикосновении делает наши руки в битве твердыми, глаза зоркими, реакцию быстрой…
Кейд умолк. Было еще много всего, но он твердо знал, что никогда не расскажет об этом постороннему. Посвященные и так все понимали без слов, а остальным это знание ни к чему. В жизни каждого воина бывали минуты, о которых стыдно вспоминать. Когда дрожат колени, липкий пот струится по коже и отвратительное чувство страха сковывает движения, ты вспоминаешь о Нем и видишь мысленным взором, как заволакивается тенью печали Его высокое чело… И тогда ты отбрасываешь страх и сомнения, перестаешь дрожать, по членам разливается тепло, и ты с ликованием бежишь в атаку, больше не замечая огня противника, полный решимости подобающе исполнить свой долг.
— Ну и чем же нам поможет твой несравненный папаша? — иронически усмехаясь, начал Фледвик, но внезапно поперхнулся под яростным взглядом канонира.
— Молчать, недостойный вор! Я не потерплю неуважительности к святым для каждого воина предметам!
— Умоляю простить мою оплошность, — поспешно склонил голову мошенник и после паузы осторожно поинтересовался: — Будет ли мне позволено высказаться, благородный сэр?
— Говори. Но соблюдай приличия!
— Со смирением принимаю ваш гнев, доблестный канонир, — заговорил Фледвик.
Смирения в его тоне Кейд не услышал, но великодушно не стал заострять на этом внимание, посчитав, что тот и так достаточно наказан. Да и где ему понять, что теперь, когда решение принято, все неприятности остались позади. Отец бомбардир одним мановением руки очистит своего возлюбленного сынаот нелепых обвинений, и все пойдет по-прежнему, как было раньше.
— Хотелось бы, однако, узнать, — ворвался вдруг в сознание гнусавый голос бывшего служителя Клина, — где проживает достопочтенный гроссмейстер Ордена?
Ну, на этот вопрос он мог ответить без затруднений. Прищурив глаза, Кейд откинулся на спинку сиденья и процитировал, управляя машиной одной рукой:
— «Близ Пещер Вашингтонских, на южном берегу реки Потомак, в гигантском гроте, что вовсе не грот, обитает Отец наш, и место это зовется Александрия».
— Высади меня немедленно! — завопил Фледвик. — Лучше я буду иметь дело с сотней стражников, чем суну нос в Вашингтонские Пещеры! Останови машину, говорю!
— Заткнись! — рявкнул канонир. — И не стыдно тебе? Образованный человек, а веришь в дурацкие сказки невежественных простолюдинов! Ты же был наставником Клина, если не ошибаюсь?
Экс-наставник еще раз содрогнулся и затих, с ужасом поглядывая на невозмутимого соседа. Наконец он пробормотал сквозь зубы:
— Можешь говорить что хочешь, но меня не обманешь! Да ты и сам знаешь, как опасны те места. И не забывай, пожалуйста, что я тоже родился «невежественным простолюдином». Просто ты меня так ошарашил, что я не сдержался. Сразу пришло на ум детство, когда мать говорила: «Будешь себя плохо вести, отведу в Пещеры и брошу!» До сих пор оторопь охватывает, как вспомню ее слова. Бр-р-р… — Он встряхнулся всем телом. — А сколько страшилок про них было! Разве такое забудешь?
