Марта не желала с ним разговаривать, а он не пожелал просить о чашечке кофе, как о милости.
Выскочив из дома с пустым желудком, Марк решил перекусить у миссис Варески. Но лучше сначала проверить, как исправляют службу два кретина, которые еще вчера так мечтали найти и отлупить своего брата.
Тодоровски не добрался еще до кондитерской, как навстречу ему попался Дарби на велосипеде. Он приветливо кивнул и остановился. Марк тоже притормозил.
— А вы знаете новость? — ласково спросил пинкертон. — Ювелир-то пропал!
Марк отлично это знал, но сделал большие глаза.
— Да что вы! — удивился он. — Что могло произойти с таким прекрасным человеком?
— Его машину нашли у озера! — доверительно поведал ему Дарби.
"Колешься, малыш!" — злорадно подумал Тодоровски.
— А вы разве не слышали? — удивился провинциальный сыщик. — Об этом весь город говорит! Ребята ее обнаружили позавчера.
Тодоровски ни о чем подобном не слышал, вчера он был занят весь день с его идиотами-братцами, а позавчера пытал счастья на мельнице. А теперь вот, как дурак, радуется тому, что добыл из недоумка сведения, которые известны всему городу уже третий день.
Марк скорчил кислую мину.
— Вы, наверно, очень переживаете из-за мистера Дейча. — по своему понял эту гримасу Дарби, и добавил в утешение: — Я сегодня буду у него дома проводить обыск, только надо получить ордер.
Дарби укатил, а Марк, прищурясь посмотрел ему вслед:
— Кати, кати, придурок, сегодня тебе не до обыска будет!
После чего зашёл в в кондитерскую и уселся за угловой столик перед плетеной корзиночкой с чудесными пирожными миссис Варески и чашкой капучино. Сидел он лицом к окну, чтобы видеть проходящих и свою машину, чтобы никто не подгадил. Марк уже нацелился на миндальное пирожное, которые особенно удавались кондитерше, как вдруг вскочил и выбежал.
— Мистер Тодоровски! — протестующе воскликнула миссис Варески, но его и след простыл.
Дело в том, что по улице перемещался Дарби и без всякого конвоя, ради которого злосчастный Марк вчера истрепал себе нервную систему, осквернил машину и разорил кошелек! И направлялся дорогой Дарби, судя по жестикуляции, с которой он что-то объяснял собеседнику, прямо к дому ювелира, чего никак нельзя было допустить.
Марк прыгнул в машину и помчался прямиком к свалке, вызывая массу пересудов и пожеланий у всех попадавшихся встречных.
Большинство жителей городка были уже осведомлены о том, в каком состоянии прибыл вчера Марк домой, также им стали известны, благодаря Бефу и Пигу, версии случившегося.
Итак, он катил к свалке и вслух произносил обвинения этому паршивому городку, какие успели только накопиться в его отравленной душе за все время пребывания здесь. С первого дня и по нынешний любой его шаг приносил ему больше огорчений, нежели удач. Никто не проявлял желания мило побеседовать с ним.
Нередко, просто ради забавы, подставляли его всякими дурацкими шутками. Так, например, в пивной один болван посоветовал ему за сведениями о ювелире обратиться к его соседке и при этом не преминуть поинтересоваться здоровьем мистера Фикса, соседка-де будет в умилении.
Вот Марк и поинтересовался сначала здоровьем мистера Фикса, удивляясь про себя такому забавному имечку. Старуха, видимо, в самом деле, была предана мистеру Фиксу до самозабвения: с такой нежностью и любовью распространялась она о его слишком жидком стуле.
Марк, гордясь своим умением подходить к людям, хотел поскорее перейти в разговоре к ювелиру. Он уже знал, как соседка его ненавидит, и был вправе ожидать лавину информации. Тут его черт за язык дернул из чистой вежливости спросить, сколько же лет эта бабуська замужем за дорогим мистером Фиксом. После получасовой ругани Марк уяснил, что мистер Фикс — это кот, а не муж.
Все, ну буквально все норовят его раскрутить. Взять хотя бы этого садиста, мистера У. Стоило Марку лишь заикнуться, что он художник, как коварный кореец всучил ему кучу явно залежалой краски. И далее на каждое слово, выжатое из него Марком, подсовывал то набор кистей, то бутыль с растворителем и прочее, нисколько ненужное Марку барахло.
И вообще, идея представиться художником, которая вначале выглядела такой многообещающей, в действительности оказалась хуже некуда. К кому ни сунься, все тут же спрашивают про картины. И почему он не торчит с этюдником на природе.
То же, что вчера с ним сотворили сынки мамаши Дак, никому даже нельзя было выдавать, иначе ему здесь больше делать нечего — проходу не будет! Уж лучше красотки-алкоголички, или саблезубый тигр с несварением желудка! И всех приходится подмазывать каким-нибудь подношением, Марк уже натратил кучу денег, хотя ожидал, что отпуск в провинции будет полезен для кошелька. Особенно его достали вчера Беф и Пиг, порождения скотобойни!
С такими кислыми мыслями Тодоровски подкатил к свалке и отправился на поиски вагончика.
— Вставайте, мерзавцы! — гневно завопил он в дверях убогого жилища при виде безобразно храпящих на своих самодельных топчанах Скрэбба и Гунни. Мамаша не вздрогнула и не оторвалась от телевизора. Марк с ненавистью осмотрел гнусное стойло.
Скрэбб начал потягиваться, выгибаясь дугой, и издавать непристойные звуки. Гунни сел и принялся раскачиваться с закрытыми глазами.
— Вы забыли, что у вас работа?!
— Но, шеф! — воскликнул Скрэбб. — Еще только восемь часов!
Он достал из-под топчана большой, пузатый будильник и протянул его Марку. Тот взял будильник и потряс его. Внутри загремело. Тодоровски ловко отодрал панель от корпуса, из нутра посыпались ржавые шестеренки и кусочки пружины. Марк бросил железку на пол.
— Мы еще не завтракали. — изрек утробным голосом так и не открывший глаза Гунни, и осведомился: — Где наши булочки?
— А кофе в койку не подать? — съязвил шеф.
— Подать! — заорали подонки.
Марк быстрым шагом удалялся к машине, намереваясь как-то иначе решить поставленную задачу, как братцы с жалобным блеянием бросились его догонять. Он уже уселся в кресло, когда они настигли его и принялись подобострастно распространяться о своем горячем желании потрудиться.
Марк с сомнением оглядел их. После вчерашнего пиршества на природе, эти оборванцы нашли себе на свалке поношенные шобоны, но выглядели так же гадко, как и вчера.
Тодоровски представил себе их в своей машине и едва не застонал. Однако, слабость показывать было нельзя, и он, наставив указательный палец на Скрэбба, угрожающе проговорил:
— Если на сиденьях останется хоть пятнышко, выкину вас обоих на дорогу и перееду два раза!
