- А ты знаешь, я уже решила, что обязательно приду к ним еще не раз, - убежденно сказала Светлана самой себе. - Какие люди!..
Мы свернули во двор большого, по-современному однообразного блочного дома, который прикрыл и словно навис над небольшим флигельком, вросшим в землю. На звонок открыла пожилая женщина, аккуратно покрытая темным платком, не спрашивая нас ни о чем, повела по скрипучим полам вглубь коридора до маленькой светелки. Голубые, цвета полинявших васильков обои, под темными образами в серебряных окладах в углу мерцает лампадка, на кровати на высоко поднятых подушках обряженная в чистое старушка с пергаментно-желтым личиком. Блаженно улыбается, помаргивает.
- Отходит, - сказала стоящая сзади женщина в темном и сдержанно вздохнула. - О, господи, воля твоя...
Лежащая вдруг забеспокоилась, поняла, что рядом кто-то есть, принялась часто оглаживать покрывало.
- Зовет, - подсказала женщина.
Мы подошли поближе.
Я, больше от того, что не знал, что делать, протянул урну, Светлана достала свернутые бюллетени.
Лицо лежащей осветилось умильной улыбкой, она принялась мелко и быстро крестить нас, потом, подслеповато прищурясь, перекрестила заодно и урну.
- Сыновей ждет. Всех их война забрала, всех троих. Чудится ей, что вы ее дети, за ней пришли... - спокойно объяснила женщина в темном. - Дождалась... Радуется... Наконец-то, вместе... О, господи...
Из синей светелки с желтым лампадным огнем под черными образами по скрипучим полам мы вышли из флигелька во двор. Такое было ощущение, что высокие стены современного дома равнодушно смотрели на нас стеклянными глазницами окон.
- И все-таки, как тебе не стыдно, Валера, - вдруг набросилась на меня Светлана. - Нет, ты не увиливай, ты отвечай... Да, да, отвечай...
Я остановился, удивленный.
- Что смотришь? - улыбнулась, строго хмуря брови, Светлана.
Трава такая мягкая,
а люди такие жестокие,
солнце такое жаркое,
а люди такие холодные,
любовь такая спелая,
а люди такие голодные...
Твои стихи?.. А почему больше не пишешь? У человека дар счастливый, ты же продолжатель...
- Да чей я там продолжатель... - отмахнулся я.
- Жуковского, Пушкина, Тютчева...
- Скажешь тоже! Как ты меня можешь сравнивать с ними?
- Могу, - серьезно сказала Светлана. - Твой дар - не твоя личная собственность... Как это пальто или шапка... Пой песню, поэт, не бойся своего голоса.
Глава двадцать третья
--===Свое время===-
Глава двадцать третья
Длинный, прямо-таки бесконечный день.
Дел было немного, часам к четырем проголосовали последние избиратели, и агитколлективу можно было расходиться, но тут Светлана Ветлугина предложила собраться накоротке - у нее свободно, муж в командировке. С Наташей у меня было уговорено, что сегодня я с ней не увижусь - к ней должен был придти муж, остальным тоже неохота было возвращаться к ежедневному быту скучных домашних дел, и мы, организовав складчину, гурьбой отправились сначала в магазин, а потом в метро.
Я в первый раз был у Ветлугиных. Скромная обстановка, но уютно. Небольшая полка с книгами. Только поэтические сборники.
Фотография Блока под стеклом. Веточка багульника в небольшой керамической вазе. Я вспомнил, как дарил багульник Наташе восьмого марта в санатории - за окном комнаты снег, сосны, а на подоконнике в стакане красные звездочки цветочков на тонкой медной веточке.
Ян Паулс - прирожденный лидер, не дал особенно поманежиться, и пока женщины на кухне варили пельмени и нарезали закуски, мы с Пашей Шулеповым и Левой Фалиным раздвинули стол, расставили приборы, а когда все было готово, то с такой жадностью набросились на еду, словно голодали сутками. И действительно, было вкусно, то ли от того, что позавтракали очень рано, то ли от веселого, бесшабашного настроения, царившего за столом - можно не спешить никуда, расслабиться. Постепенно наступила блаженная сытость, поскидывали пиджаки, поснимали свитера.
- Ну что, Паша, есть в жизни свои маленькие радости? - полуутвердительно, полувопросительно обратился Ян к Шулепову.
Паша поднял маленькие, круглые, светлые глазки, которые, казалось, светились из глубины его рано полысевшего черепа.
- Есть, - подтвердил Паша со вздохом удовлетворения и причмокнул толстыми губами.
- И немалые, - Фалин снял свои круглые очки и близоруко прищурился на Полину Грушину.
Я, кажется, впервые видел Фалина без очков. Как крот. И откуда берутся такие совершенно круглые оправы? Такие же круглые, как глаза у Полины. Она уставилась на Фалина, но ничего не ответила, а продолжала на него выжидающе смотреть, словно он должен был ей лично, персонально сказать что-то непременно важное, но непонятное. А когда заговорил Паша Шулепов, она медленно перевела глаза на него и стала смотреть на Пашу точно так же, как ранее на Фалина.
- Хозяйке спасибо, - склонился Паша в сторону Ветлугиной.
- Жаль, Света, что мужа твоего, Андрея, нет.
- А ты его откуда знаешь? А? Рассказывай, как на духу, - с лукавой усмешкой прищурился Ян.
- Да в колхоз мы все вместе ездили, не помнишь разве? Он еще косил. Нашел косу где-то, отбил ее молотком, выправил и пошел. Красиво... Глаз не оторвешь.
- Это он может, - как-то не очень приязненно сказала о муже Светлана. - Любит в черноземе ковыряться. Андрей - прямо земляной какой-то. От сохи, иначе не скажешь.
- Ребята, а ведь мы находимся в типичной для старого анекдота ситуации: муж в командировке, у жены - полный дом гостей, - сказал Ян. - Вот, кстати, я же недавно из Челябинска вернулся. Интересная, доложу я вам, история приключилась. В Челябинске на всесоюзное совещание сталеплавильщиков съехались и ученые, и производственники, и, конечно, знатные сталевары. Решили они свою собственную бригаду составить и показать народу, какие такие резервы еще в деле выплавки стали имеются. Дали им печь, выделили смену, вот они и выдали вместо одной две плавки...
- Вдвое быстрее, выходит, работали? - недоверчиво шмыгнул носом Паша Шулепов.
- Что-то тут не так, - согласился с ним Фалин.
- Не так, конечно, - подтвердил Ян. - Рекорд есть рекорд. Для рекорда особые условия нужны. К примеру, хорошим скрапом, ковшами, завалочными машинами, чугуном их обеспечивали в первую очередь. Печку дали старую, перегрели ее сверх положенного, а после рекорда на капитальный ремонт остановили.
- Какой же это рекорд? Липа, а не рекорд, - сказал я.
- Почему же? - покачал головой Ян. - Это называется интенсификация. Да соль не в этом. Я решил написать очерк о плавке дружбы. Даже заголовок придумал: дружба творит чудеса. Оригинально, правда? А надо сказать, что я с этими сталеварами в одной гостинице жил. Выбрал я одного из них для интервью. Молодой, симпатичный парень, Вадим Ивановский. Договорились встретиться. Прихожу я к нему в номер - что за черт? Утром был такой приветливый, а тут сидит туча-тучей. В чем дело, спрашиваю. Молчит. Потом нехотя так говорит, я больше с вашим братом, с журналистами, не общаюсь. Подвели вы меня, говорит. Я удивился. Оказывается, познакомился наш герой на улице с местной красавицей. Домой проводил. В кино с ней сходил. К себе в гости, в гостиницу пригласил. Она пришла. - Вот дурочка, - неожиданно звонко сказала Полина. Она была вся внимание.
