— У меня идея, — объявил унтер-доктор Девон. — У нас записано, что один из «запрограммированных» признал родство с ним. Помните, когда Ват скатился в депрессию, мы вызвали «запрограммированного», который обнял его и назвал «дядюшка Вилбур»? То, как Ват взорвался, должны были зарегистрировать сейсмографы на значительном удалении. Нам пришлось проявить прыткость, чтобы помешать ему наброситься на «запрограммированного». Ват продолжал злиться так долго, что мы смогли использовать его без перерыва более семидесяти часов кряду. Как же наши «очень сердитые» ненавидят «запрограммированных»! Они называют их «штуками».
— Отлично. То, что сработало с Ватом, с Гневни должно быть эффективнее вдвойне. Вызывай «запрограммированного». Натравим его на уродливого Джорджа.
— Ее. Она — «сомнительный механизм» и таким образом формально женщина.
— Еще лучше. Не могу дождаться, Гневни — самый эффектный из них всех, когда действительно слетает с катушек. У него будет хорошая отдача.
* * *
Передача, маленькая талантливая «запрограммированная», пришла в Институт кортикоидов — «Молочную ферму». Она быстро разобралась в ситуации и получала от нее удовольствие. У «запрограммированных» был свой юмор — более изысканный, чем у людей, и более чем подлинный, — и они ценили забавность неуместного противопоставления.
В Передаче было немного актерского дара, ибо все Запрограммированные обладали талантом к имитированию. Она за секунду продумала роль и вложила в нее все свои способности.
И у нее получилось! Она изобразила самого жалкого пострела со времен «Спичечной девочки». Но она была «запрограммированной», а не человеком; это все равно, что надеть на коробку передач шаль беспризорника и повернуть толкатель.
Они впустили ее внутрь.
— Папа! — закричала Передача и бросилась в направлении Гневни.
Обслуживающий персонал сомкнулся стеной, разделив их, чтобы избежать повреждений, когда низшего человека накроет девятый вал ярости.
Представление обещало быть грандиознее, чем то, которое устроил Ват в свое время на пустом месте. Гневни был крупнее и взрывоопаснее, а ситуация — нелепее. Будет побит рекорд по уровню децибелов, комната заполнится серой, а также обогатится словарь копрологии.
Но ничего не произошло.
Лицо Джорджа Гневни оставалось вялым, он печально покачал крупной головой.
— Уберите ребенка, — произнес он унылым голосом. — Сегодня я не буду нести ответственность за свое настроение.
* * *
Наступило новое утро, и Джордж Гневни должен был идти отрабатывать свой паек.
На улице к нему привязался жизнерадостный щенок — серия радостных тявканий и виляющий хвост в придачу.
— Привет, малыш, — сказал Гневни и нагнулся, чтобы потрепать щенка. Но щенок не был запрограммирован на такое обращение. Он был рассчитан на пинки раздраженных людей. Щенок закрутил серию обратных сальто под такой душераздирающий вой, как будто его пнули на самом деле.
— Бедная игрушка, — проговорил Гневни. — Она никогда не знала доброты.
— Послушай, Гневни, — обратился к нему подошедший человек низшего класса, — у собаки единственное предназначение — обеспечить возможность двенадцати или тринадцати таким, как ты, крутым красавцам пинать его каждое утро в целях создания у вас нужного настроения. А теперь пни ее.
— Не хочу.
— Тогда я доложу о вас.
— Мне все равно. Разве можно причинить вред этой бедной маленькой дворняжке?
Подошла старая разбитая параличом дама, трясущаяся от беспомощности.
— С добрым утром, мой милый, — сказала она Гневни.
— И вам доброго здоровья, моя леди, — ответил он.
— Что? Тебе не следует произносить такое! Ты должен выбить у меня костыли, сбить с ног и растоптать по асфальту. Это поможет тебе настроиться на рабочий лад. Старые дамы-инвалиды — эффективный раздражитель для «очень сердитых»; они повышают градус их злости. Это знают все.
— Не уверен, что буду делать это сегодня, э-э… Маргарет, так вас зовут? Прекрасного вам дня, дорогая Маргарет.
— Брось нести чушь про «прекрасный день»! Я обязана выполнить свою работу. Я кусочек твоего настроения. Ты, бычок, должен выбить костыли и сбить меня с ног, чтобы настроиться на рабочий лад. Нападай сейчас же, или я отправлю рапорт.
— Отправляйте, если вам так надо, дорогая Маргарет.
Гневни отправился на работу в Институт кортикоидов, но он был абсолютно к ней непригоден.
Раздражен? Он даже не сердился. Он был озадачен и мил, а когда кто-то из твоих подопечных становится мил с тобой, у тебя проблемы. Он был вежлив со всеми и заставил их всех понервничать. Он выполнил свою норму за час, — найдя задания значительно более легкими, если заниматься ими спокойно. Но он не должен был найти их более легкими.
Сотрудники отдела перепугались не на шутку. Они не могли позволить Гневни, лучшему производителю, продолжать в том же духе.
— Злись, черт тебя побери! — кричал унтер-доктор Котрел, тряся Гневни за плечи. — Мы не потерпим симуляции на работе. Злись и начинай вырабатывать гормоны.
— Кажется, сегодня я не в состоянии, — честно признался Гневни.
— Дважды черт тебя побери, тебе придется разозлиться, сволочь! — продолжал унтер-доктор Котрел. Но, казалось, он выводил из равновесия самого себя. — Унтер-доктор Девон! Обер-доктор Ратрейсер! Начальник Дагл! Мне нужна ваша помощь. Этот упрямый осел не желает злиться.
— Ему придется, — сказал унтер-доктор Девон. — Мы заставим вонючего ублюдка разозлиться.
— Все выглядит неважно, — сказал начальник Дагл. — Вчера его продуктивность снизилась наполовину, а сегодня он вообще никчемен. Ладно, пропустите его через стандартную процедуру. Нельзя, чтобы он киснул дальше.
Они пропустили. Процедура была зверская. Невиннейшего праведника она превратила бы в ревущего дьявола. Даже наблюдатели обычно багровели от ярости, глядя на происходящее, и не было предела для ответной реакции со стороны жертвы. Гневни перенес все со сдержанной грустью. А уж если не помогает стандартная процедура, что еще тут поделаешь?
Унтер-доктор Котрел начал избивать Джорджа:
— Злись, грязный сукин сын! Злись, старая полоумная обезьяна! Злись, глупая свинья! Злись, упрямый осел!
Они позвали остальных. Они пригласили даже Передачу — в надежде, что она окажет на него более выраженное влияние, нежели днем раньше. Но Гневни, увидев ее, оживился.
— Ах, это моя дочурка! Я отсылал тебе сообщения весь вечер и всю ночь, но, полагаю, ты их не получила. Так чудесно увидеть тебя снова.
— Почему, старый бездельник? Значит, это ты слал мне сообщения? «С любовью, папа». Ты? В цехе, где меня сделали, я никогда не слышала ничего подобного!
