- Это я ворота открыл, мне награда!
- Верю, верю! - усмехнулся хан. - Обещал я каждому награду по заслугам. Получите же, предатели родительского дома! Вот тебе!.. Вот и тебе!
Взмахнул ятаганом - Святополка зарубил; второй взмахнул - Юрия. Те и молвить ничего не успели - да им и нечего было говорить...
А на улицах сеча началась. На каждом шаге, на каждой пяти земли завалы тел оставались. Каждый русский, за десятерых, за сотню дрался; жены за детей своих дрались; дети за матерей, за отцов. Страшен был тот бой.
Летел черный ворон по небу: видел вскрылась рана - из ворот кровавые потоки все поля окрест залили; в небе вместо света дня - кровь сгустилась...
Сталь звенит, люди зубами скрипят, в смерть бросаются, но не отступают ни на шаг: где стояли, падают телами врагов окруженные, ятаганами изрубленные.
Великие потери несет войско татарское, рассвирепел, глядя на то хан:
- Никого не жалеть! То не люди - то все шайтаны!
Никто и не молил о пощаде; вот остались стоять перед теремом княжьим последние бойцы; все меньше и меньше их.
Вот три фигурки, черным морем окруженные остались: старый князь, Ольга, да еще та девочка, которую в холодную ночь согрела княжна.
Больше никого во всем городе не осталось - все иные уж кровь свою полям родным отдали. Плачет старый князь:
- Где вы братья мои, князья! Почто не соединили свои рати супротив сего моря черного! Вижу горе простого народа; вижу дым кровавый! По тебе, земля родная, разъединенная, кровью затопленная, но, все ж, сынами и дочерьми своими прекрасная - по тебе сей плач!
Трое морем окружены стоят они, и говорит князь Ольге:
- Я умру, как и все люди мои - с мечом в руках: но почто умирать тебе, молодой! Ты ведь так много, для свободы своей стороны совершить еще можешь! Почто умирать так скоро! Лети, ласточкой! Молю, доченька!
- Ты, батюшка, говоришь я молода, но девочка эта еще моложе. Так пусть же она и летит!
Нагнулась к ней, в очи, взглянула; и тихо, но проникновенно той девочке шепнула:
- Ты лети сейчас ласточкой быстрокрылой! Лети от дымов дальше; лети в леса глухие, темные! Возьми мою силу колдовскую и вот это... - вынула Ольга из кармана платочек, который, вышила последнем.
И на платочке том не колдовством, но силой души Олиной вышит был простор стороны ее родной, там и поля колосистые, и реки, и леса, и горы дальние за ним; над всем простором том небо златистое и в небе том, над всею землею раскрыла крылья ласточка - точно живая, того и гляди слетит с платка, в небо устремится.
Вокруг воины татарские шумят: рады, что захвачен город, а они живы. Сам хан татарский кричит, чтоб сдавались последние трое.
- Ну, прощай, родненькая. - шепнула Ольга, поцеловала на прощанье девочку и с поцелуем тем в уста ее колдовство свое вдохнула, отдала ей платочек: глядь, а девочки уже и нет - маленькая, юркая ласточка в небо взметнулась, да и затерялась сразу в выси...
А там, над главами их, уж нет крови - одна синева, да такая чистая, такая прозрачная, что кажется; сквозь нее и иное, вечное небо видно.
Легко на душе и Ольги, обняла она отца, потом в молитве смиренной к небу руки воздала - тут и зарубили тела их ятаганами.
Город назвали злым и дабы и памяти о нем не осталось, сожгли там все, что можно было сжечь, а все что нельзя - разрушили, с землей сравняли.
Узнали про то жители других двух городов княжества - тех самых, где правили когда-то Святополк, да Юрий; узнали про предательство подлое сместили приспешников тех князей недостойных; поставили в начальники людей преданных.
Вспоминали про Ольгу и до последнего бились; вновь кровь поля заливала, и вновь на каждом шагу завалы из тел вражьих громоздились.
- Шайтаны, а не люди! - неистовствовал хан и велел те два города тоже сравнять с землей. Бывший же при хане мудрец сказал тогда:
- Через век или через два, свергнут они твоих потомков, хан; воспрянут в новых силах, объединенные. Всегда, пока будут гореть среди них такие сердца, как у той княжны, будет сиять славой сия земля.
Вздохнул хан, взглянул на свое обмелевшее море и ничего не сказал.
Что же касается девочки, спасенной Ольгой, то она, слушаясь совета молодой княжны, долетела до дальних и дремучих лесов; с высоты небесной увидела над лесными далями дымок печной, да и осталась в той деревеньке.
Вскоре стали приходить туда люди, от ига свободы ищущие; построили там село, а потом и крепость.
Из девочки выросла прекрасная, сильная сердцем девушка. Всегда помнила она княжну-Ольгу и платочек с ласточкой у самого сердца хранила.
Мудростью, добродетелью и отвагой заслужила она уважение, стала правительницей в той крепости; организовала сильные отряды, во главе которых совершила до конца своей жизни много славных деяний во благо отечества.
Но это уже другая история.
* * *
Лес шумел, со всех сторон слышалась капель. Светолия, когда ступили они на озерный лед, под которым плавно передвигалось злато, молвила:
- Теперь до ноября не будет снегопадов; но с каждым днем все больше и больше света из поднебесья будет литься.
- Хорошо бы... - улыбнулся солнечному ветерку Сережа. - Да, конечно, я понимаю: в любые времена находились такие предатели, подлецы - неважно терема их окружают иль наши домищи - все равно сердце у них подлое. И во все времена были прекрасные люди; как Лученица, как Береза, как княжна Ольга. Спасибо, спасибо тебе Светолия: после слов твоих - полегчало на сердце.
Поглощенный своими чувствами, Сережа и не заметил, как расступились пред ними березы, как потом вошли они в золотое облако у корней дуба - вот уже и прекрасный зал.
По стенам стекали резвые ручейки и по ложбинкам в светло-бирюзовом полу, сливаясь с водами фонтана, спешили в лес.
Сережа подбежал к фонтану и испил из него, отчего за спиной его выросли крылья и он, чирикая, пронесся по залу, и уселся на плечо Светолии.
Он не пугался, не удивлялся; просто, открывал мир почему-то скрытый от него ранее - живущий по своим непонятным для него, но (как он чувствовал) более гармоничным законом.
- В прошлый раз я обещала познакомить тебя со своими белыми мышами. Хочешь ли? - спрашивала Светолия, поглаживая птичку-Сережу.
- Чик-чирик! Конечно!
По ступеням окруженным бирюзовой глубиной, Светолия опустилась в весьма просторную залу, стены которой покрывали переплетенные корни дуба. Среди этих корней видны были маленькие дверки, из которых сильно пахло сыром; так же, в центре залы сияло око-озерцо, наполненное чем-то столь же ярким, как плоть солнца.
Вот дверки стали открываться и из них выбегать белые мыши с золотыми глазами, каждая метровых размеров, каждая стройная как голубка небесная.
