Айзек Азимов - Вторая Академия

Семик вытаращил глаза и выдохнул:

— Нет, нет, молодой человек, вы ошибаетесь! Я занимался анализом интрануклеарной кинетики — проблемой n-телец, если точнее. В энцефалографии я полный профан!

— И тем не менее ваши данные используются в электроневрологии, и весьма успешно. Таким образом, наше положение нам должно быть ясно. Правительство, разумеется, ничего сделать не может. Я не в курсе относительно того, насколько мэр и остальные представители администрации осознают серьезность проблемы. Но зато я знаю другое: нам, пятерым, нечего терять, а обрести мы можем многое. Всякие новые знания будут помогать нам двигаться в нужном направлении. Сейчас — только начало, как вы, надеюсь, понимаете.

— Как вы оцениваете степень проникновения Второй Академии в нашу жизнь? — поинтересовался Турбор. — Насколько оно глубоко?

— Не знаю. Пока могу ответить только приблизительно. Все факты проникновения пока отмечаются в пограничных мирах. Столичный мир, возможно, пока и не затронут, хотя наверняка утверждать нельзя — именно поэтому я и обследовал вас. Вы были под особым подозрением, доктор Дарелл, поскольку вы прекратили сотрудничество с Кляйзе. Вы знаете, он не мог вам этого простить. Честно говоря, я думал, что вас подкупила Вторая Академия, но Кляйзе утверждал, что вы просто-напросто струсили. Вы должны простить меня, доктор Дарелл. Все это я говорю не для того, чтобы вас обидеть, а исключительно затем, чтобы прояснить мою собственную позицию. Мне кажется, я вас понимаю, и, если это действительно была трусость, я бы вас простил.

Прежде чем ответить, Дарелл глубоко вздохнул.

— Да, я сбежал! Называйте это как хотите — трусостью, малодушием. Я пытался сохранить с Кляйзе дружеские отношения, но он мне не писал и не звонил, только вот прислал вашу энцефалограмму, а это было всего за неделю до его кончины…

— П-простите, ч-что я вмешиваюсь, — проговорил Хомир Мунн, покрывшись лихорадочным румянцем, — н-но я ка-ак-то плохо п-представляю себе, чем мы со-обственно за-анимаемся. Если м-мы бу-удем все говорить и г-говорить, то м-ы-ы просто п-презренная ш-шайка к-к-конспираторов, и все. Но с дру-угой стороны, не-епонятно, что же мы-ы можем п-предпринять? Все это к-ак-то по-детски. М-мозговые во-олны, м-мумбо-юмбо и всякое та-акое. Де-елать-то ч-что?

Глаза Антора загорелись.

— Есть что делать! Нам нужно как можно больше информации о Второй Академии. Это — дело первейшей необходимости. Мул посвятил поиску этой информации первые пять лет своего правления и потерпел фиаско — или нам так внушили. А потом что — перестал искать? Почему? Потому что преуспел — или потому что потерпел провал?

— С-снова одни с-слова… — разочарованно протянул Мунн. — Ка-ак м-мы можем это у-узнать?

— Поймете, если выслушаете меня до конца. Столица Мула была на Калгане. Калган не был частью сферы торгового влияния Академии до воцарения Мула, не является таковой и сейчас. В настоящее время на Калгане правит человек по имени Стеттин, если только завтра там не грянет очередной дворцовый переворот. Стеттин именует себя Первым Гражданином Галактики и считает себя преемником Мула. Если в этом мире есть какая-то традиция, то она зиждется на сверхчеловечности Мула, и традиция эта там здорово укрепилась. В итоге, прежняя цитадель Мула — его дворец — сохраняется как реликвия. Посторонних туда не пускают, внутри ни к чему не прикасаются.

— Ну?

— А почему, а? В такие времена ничего не бывает без причины. Что если дворец Мула сохраняется в неприкосновенности не только из-за суеверия? Что если Вторая Академия так все обставила? Что если там хранятся записи Мула — итог его пятилетних поисков?

— О, это ч-чепуха.

— Ну, почему же чепуха? — настаивал Антор. — На протяжении всей истории Вторая Академия только и делала, что непрерывно скрывалась и в дела Галактики вмешивалась минимально. Да, для нас было бы более логично, если бы дворец Мула был разрушен и записи, хранящиеся там, уничтожены. Но вы не должны забывать, что речь идет о Психологии в руках Мастеров Психологии. Они — Селдоны, они — Мулы, и действуют не напрямую, а через умы, через сознание. Зачем им что-то разрушать и ликвидировать, если они спокойно могут достичь своей цели, воздействуя на умы других людей? — Никто не ответил ему, и Антор закончил:

— И именно вы, Мунн — тот человек, который может добыть для нас необходимую информацию.

— Я? — испуганно вскрикнул Мунн и быстро обежал взглядом всех присутствующих. — Н-но я не могу! Я… н-не герой, я вообще… н-ну, я би-иблиограф, и все… В этом п-плане я м-могу оказать ва-ам всяческую п-помощь, но… нет, я го-отов столкнуться и со Вто-орой Академией, если п-по-отребуется, но лететь в космос по такому странному делу — нет, у-увольте!

— Ну посудите сами, — спокойно сказал Антор. — Доктор Дарелл и я, мы пришли к общему мнению, что это дело нужно поручить именно вам. Это — единственная возможность придать ситуации естественность. Вы — библиограф? Вот и отлично! Что является предметом вашего основного интереса? Мулиана! Уже сегодня вы — владелец самого крупного в Галактике собрания литературы о Муле. Вполне логично, что вы заинтересованы в его пополнении — для вас это более естественно, чем для кого-либо другого. Вы сможете попросить разрешения осмотреть калганский дворец, не вызывая ни у кого подозрений в искренности своих намерений. Вам могут отказать, но подозревать вряд ли станут. Кроме того, у вас есть одноместный крейсер. Известно, что вы во время отпусков часто в одиночестве отправляетесь на другие планеты с целью сбора литературы. Вы и на Калгане раньше бывали. Разве вы не понимаете, что в вашем полете туда нет ничего нелогичного?

— М-мне трудно та-ак с-сразу… Э-это что же, я во-от так прямо п-приду и ска-ажу: «Здра-авствуйтте, мистер Пе-ервый Г-гражданин, нельзя ли м-мне п-посетить вашу дра-агоценную реликвию?»

— А почему бы и нет?

— По-потому, ч-черт п-подери, что он мне не п-позволит!

— И ладно! Не позволит так не позволит. Тогда вернетесь домой, и мы еще что-нибудь придумаем.

Мунн беспомощно искал поддержки у присутствующих, затравленно поглядывая на всех по очереди. Он чувствовал, что его втягивают в дело, которое ему глубоко противно. Но никто не выражал желания поддержать его молчаливый протест.

Итак, в итоге в доме доктора Дарелла было принято два решения. Во-первых, Мунн с явной неохотой вынужден был согласиться отправиться на Калган, как только оформит летний отпуск.

О втором решении официальные участники встречи ничего не знали — оно было принято той, которая наверху, в своей спальне, выключила приемник, чтобы наконец заснуть, — была уже глубокая ночь, Но об этом пока промолчим…

Та же самая неделя минула во Второй Академии, и Первый Оратор улыбкой встретил Студента.

— Ты сердит сегодня, мальчик, значит, принес что-то интересное.

Студент накрыл ладонью стопку листков с компьютерными расчетами и спросил:

— Вы уверены, Оратор, что та проблема, которую вы поставили передо мной, носит фактический характер?

— Исходные данные истинны. Я ничего не добавлял от себя.

— Тогда я вынужден признать, что полученные мною результаты верны, но, видит бог, мне не хочется этого признавать.

— Понимаю. Но при чем тут твои желания? Ну, хорошо, скажи мне, что именно так огорчает тебя? Нет-нет, расчеты отложи. Я потом посмотрю. Пока давай просто поговорим. Расскажи, как ты сам это понимаешь.

— Хорошо, Оратор… В общей психологической ситуации, наблюдающейся в Первой Академии, очевидны глобальные перемены. Все время, пока они знали о существовании Плана Селдона, не будучи знакомы с его деталями, они верили в него, но не до конца. Они знали, что должны побеждать, но никогда не знали наверняка когда и как. Поэтому там все время существовала атмосфера напряженности, боевой готовности — то есть именно то, чего и хотел Селдон. Другими словами — Первой Академии все время приходилось трудиться— с полной выкладкой.

— Сомнительная метафора, — откликнулся Первый Оратор, — но я понял, что ты хотел сказать.

— Но теперь, Оратор, они знают о Второй Академии гораздо больше. Раньше им было известно лишь туманное напоминание о ней в записях Селдона, по теперь они догадываются, что ей отведена роль Хранительницы Плана. Они знают, что существует некая организация, которая следит за каждым их шагом и не позволяет им упасть. Поэтому они отбросили прочь сомнения, отказались от борьбы за существование и позволили вести себя на поводке. Ну вот, получилась еще одна метафора. Прошу прощения…

— Ничего, ничего, продолжай.

— И вот именно этот отказ от активности, эта нарастающая инерция, этот переход к упадочной, гедонистической философии и означает провал Плана. Они снова должны обрести некую самостоятельность.