Вот и вся книжка, мальчик».
Если ты не видел Северную Австралию, ты не видел ничего. Но когда ты увидишь ее, ты не поверишь своим глазам…
На картах она обозначена: «Старая Северная Австралия».
Здесь, в сердце звездной системы, находилась ферма, которая обеспечивала всеобщую безопасность. Это были владения Матери Хиттон. Их окружали башни, между башнями — натянутые провода. Часть их безобразно свисала, а часть сияла таким металлическим цветом, которого не встретишь больше нигде: ни на самой Земле, ни в ее колониях.
Башни с проводами окружали открытое пространство. Посредине этого открытого пространства простирались земли размером двенадцать тысяч гектаров, покрытые бетоном. Радары ощупывали каждый миллиметр поверхности бетона. Ферма жила своей жизнью. В центре располагалась группа зданий. Там Мать Хиттон работала над задачей, которую поставил себе ее род: обеспечить надежную защиту планеты.
Ни один микроб не попадал туда и ни один — не исчезал оттуда. Вся еда доставлялась по воздуху трансмиттером. Здесь жили животные. И жизнь животных зависела только от нее одной. Умри она внезапно — по несчастной случайности или убитая животным — власти, имея ее полное факсимиле, с помощью которого можно обучить под гипнозом новых «нянь», немедленно принялись бы за это.
Над фермой дул ветер, пригоняя сюда серые тучи с серых холмов, скользя над серым бетоном. А над башнями радаров неизменно висела плененная многогранная блестящая луна. Ветер обрушивался на здания, тоже серые, прежде чем столкнуться с бетонной поверхностью, а потом снова отправлялся туда, откуда пришел — к серым холмам.
Равнина за пределами группы зданий не нуждалась в особом камуфляже: она была точь-в-точь такой, как любая другая равнина Северной Австралии. Бетон же был окрашен в приглушенные тона цвета почвы планеты. Такой была ферма, на которой жила и работала единственная женщина. В этом и состоял комплекс всей внешней защиты богатейшего из миров.
Кэтрин Хиттон посмотрела в окно и подумала: «Еще сорок два дня — и я пойду на рынок. Благословенный день! Я услышу музыку джиги». Женщина глубоко вдохнула воздух. Она любила эти серые холмы, хоть в молодости повидала немало других, более ярких планет. Теперь она не могла бросать своих животных и свои обязанности. Она была единственной и неповторимой Матерью Хиттон, и здесь жили ее «малинькие катята».
Они с отцом вывели их из земных норок: из самых маленьких и самых свирепых норок, завезенных сюда с матери-Земли. Из них получились животные, служившие для охраны от других хищников овец, от которых получали струн. Но эти животные рождались безумными.
Целые поколения «неонорок» рождались психоаномальными. Они жили, чтобы умереть, и умирали, чтобы остаться жить. Это были «катята» Северной Австралии. Животные, в которых смешались все страсти: страх, ярость, голод, половое влечение, жажда убийства — которые с рычанием пожирали друг друга и свой молодняк, или людей, или любые другие продукты органической природы. Эти животные люто ненавидели самих себя и выжили только потому, что просыпались каждый на своем месте, крепко связанные, когти к когтям, не имея возможности нанести удар соседу или самому себе. Мать Хиттон будила их лишь на несколько минут в жизни. Они давали жизнь потомству и убивали друг друга. Каждый раз она выводила их только по двое.
Весь день она ходила от клетки к клетке. Сон животных был нормальным. Питание проникало в кровь, и некоторые из них не просыпались годами. Мать Хиттон занималась их размножением, лишь частично разбудив самцов, а самок — до такой степени, чтобы они поддавались ветеринарному лечению и уходу. Она обычно сразу же отделяла молодняк от матерей, а потом кормила детенышей на протяжении нескольких счастливых недель, пока они не превращались во взрослых самцов и самок и их хищная натура не начинала проявлять себя. Глаза их загорались огнем жестокой ненависти и безумия, рычание наводняло все здания.
В этот раз Мать Хиттон никого не разбудила. Наоборот, она покрепче связала их. Она перекрыла вход, по которому поступали питательные вещества. Она ввела им стимулирующее лекарство замедленного действия, чтобы, когда они проснутся, пробуждение было полным и они смогли немедленно действовать. Потом она сама приняла успокоительное, откинулась на спинку стула и начала ждать сигнала.
Когда раздастся сигнал, который проникнет через стены во все здания фермы, она сделает то, что делала уже тысячу раз: нажмет кнопку сирены, и всю лабораторию наполнит пронзительный невыносимый звук.
Сотни мутировавших норок проснутся. Их проснувшееся сознание резко перейдет из состояния сна в состояние активности, и в этом сознании все смешается: голод, ненависть, ярость и половое влечение. Они начнут рваться наружу через металлические решетки, стремясь уничтожить друг друга, а молодняк — стремясь наброситься на нее, Мать Хиттон. Они сметут все на своем пути.
Она знала, что все будет именно так.
В центре комнаты находился тюнер. Это был очень сильный приемник, способный воспринимать весь диапазон частот телепатической связи. В этот тюнер и поступит сигнал суммированной силы эмоций «малиньких катят».
Ярость страстей превысит все возможные пределы. Но сигнал, заключающий в себе все это, будет еще намеренно усилен: специальная студия, расположенная в верхней части башенных построек, расширит диапазон частот, на которые настроен телепатический контроль. Сигнал разнесется далеко за пределы владений Матери Хиттон. И Луна, вращаясь вокруг своей оси, будет транслировать сигнал по всей поверхности, а потом он пойдет на шестнадцать спутников, также являющихся частью системы внешней защиты. И сигнал облетит не только все ближайшее пространство вокруг них, но и все ближайшее подпространство. Североавстралийцы хорошо все продумали.
Короткие сигналы тревоги раздались в трансмиттере Матери Хиттон.
Прозвучал сигнал. Палец ее прирос к кнопке.
Тишину разорвала пронзительная сирена.
Норки проснулись.
И комната сразу же наполнилась воем, рычанием, скрежетанием, щелканьем, шипением. Помимо всего этого, различался еще один звук: он напоминал звук падающих на поверхность замерзшего озера градин. Это был звук когтей сотен норок, пытавшихся сломать металлические преграды на своем пути.
Мать Хиттон услышала бульканье. По-видимому, одна из норок сломала челюсть и принялась за собственное горло. Мать Хиттон узнала этот звук рвущегося меха, разрываемых вен. Она прислушивалась: не затихла ли наконец жертва собственной агрессивности? Но уверенности у Матери Хиттон не было: слишком сильный шум стоял вокруг. Одной норкой, очевидно, стало меньше.
