Валерий Вотрин - Журнал «Приключения, Фантастика» 4 96

Даже здесь, в здании, запах тлеющих древесных листьев был ощутим и неотвязен. Путь Ховену преградила женщина. Это была странная женщина, и Ховен, поначалу принявший ее за одну из пациенток, потом всмотрелся повнимательнее. На ней было черное, без украшений, платье, а черная косынка покрывала ее голову, оставляя открытым только лицо. Лицом-то она и привлекала внимание. Оно было очень бледным, но не это приковывало взор. Казалось, все безумие и сумасшедшая одержимость лечащихся в клинике были сконцентрированы в этом лице, делая его черты резкими, выражение — одухотворенно-страстным, как у кликуши. Особенно поражали ее глаза. Они были белыми, горящими сумасшедшим огнем, но в то же время удивительно провидящими. Это были глаза Кассандры. Ховен поежился, заглянув в них. С обеих сторон к женщине льнули два уродливых идиота, оба без рук, и что-то мычали, пуская желтые слюни.

Ховен шагнул к женщине и наклонил голову.

— Мать Гутьеррес, — сказал он вполголоса. Женщина резко дернула головой — кивнула.

— Ахаз Ховен, — сказала она. Ее голос был лишен всяких интонаций, но и исполнен их одновременно, точно она была чревовещательницей. Она молча повернулась, отшвырнув идиотов, и последовала куда-то напрямик, мимо кишащих любопытными уродами палат. Возле одной он нагнал ее.

— Куда мы идем? — спросил он.

Гутьеррес начала смеяться, хрипло и пронзительно, и Ховен отшатнулся от нее. Дальше шли в молчании. Миновали несколько лестниц, по последней начали подниматься. Еще палаты, в них — сплошь морщинистые карлики. Еще лестница. Поднялись по ней. Пришли. Дверь без таблички, черная, как безысходная тоска. За ней открылась маленькая комнатушка. Вся она была загромождена разным хламом, пыльным и бесцельным, в том числе банками с заспиртованными зародышами. Первым побуждением всякого глянувшего на этот хлам становилось то, что совсем не хочется приглядываться и выяснять, из каких мерзких отбросов состоят эти груды и горы. Ховен был не исключением.

Как только дверь была закрыта, женщина бросилась к Ховену на грудь, крепко обняла его и поцеловала взасос. Он отлепил ее от себя, убрал в сторону и утер губы.

— Ты что, окончательно рехнулась? — сказал он. — Я не проведать тебя пришел.

Раздосадованная, она уселась на замусоренный стол.

— Я не хотела тебя видеть, — сказала она. — Но вот. Ты пришел. И я рада тебя видеть. Я тебя ненавижу. Но мне дорого твое посещение.

Он, по-видимому, привык к зигзагообразному ходу ее мыслей.

— Я явился по делу, — сказал он.

— Подожди, — сказала она. Нет. Не жди. Хотя. Постой. Я не понимаю. Дело. Прыгаю. Черт.

— Не волнуйся, — сказал он.

— Не путай меня, — сказала она. — Я хотела что-то. Спросить. Да. Какое дело?

— Ты окончательно свихнулась, — сказал он. — Тебе нельзя здесь оставаться. Эти люди, они убьют тебя, убьют твой разум. Пойдем со мной.

Она снова начала смеяться.

— Люди, ха-ха! Ха-ха, убьют, ха-ха. Люди.

Вдруг она осеклась.

— Человек — мое животное, Ахаз, — сказала она.

— Ты не любишь тех, с кем я вижусь, — сказал он. — Даже ненавидишь. Так ведь?

— Да, — сказала она. — Всех. Ненавижу. Они меня изгнали. Давно. Это был мелкий проступок. Но все равно. Они покарали. Это было давно. Но все равно ненавижу.

— Прекрати, — сказал он. — Ты постоянно говоришь об этом. Ты нужна мне. Помнишь ее? Ту, что тоже изгоняла тебя?

Юфина Эдмонда Гутьеррес вскочила и закружила по комнате. Сейчас она больше всего была похода на безобразную ночную птицу. Белые глаза ее сверкали так, что было больно смотреть в них.

— Какую? — бормотала она. — О, их было много! Но все они, все, ушли. Так какую же. Какую? Скажи.

— Раньше ее звали по-разному: Карпофора, Фесмофора, Хлоя, Хтония, Термасия, Мелайна.

— О! — запела она. — Мелайна! О, конечно, я ее помню. Я помню тебя, Мелайна!

Ховен стоя наблюдал за этим взрывом темного ликования.

— Скоро очередное Буле, — сказал он. — Ты обычно не ходишь на Буле.

— Я обычно не хожу на Буле, — бормотала она кружась. — Я обычно не хожу на них. Но там будет она, Мелайна, Хлоя. О, я пойду туда, герр Ховен. Можно, я пойду туда?

— Можно, — сказал он. — Ты должна околдовать ее.

— Околдовать ее? — повторяла она. — Околдовать? Но когда-то за это меня изгнали с Горы.

— Не бойся, — сказал он. — Ведь я тоже буду там. И Мес. Мес тоже там будет.

— Мес? — говорила она. — Герр Мес, Аргоубийца? Его не было там, на Горе, когда меня. И тебя тоже там не было. Вы двое. Будете на Буле.

— Да, — сказал он.

— Но как я могу кинуть этих? Они останутся здесь без меня. И излечатся.

— Ты очень скоро вернешься, — сказал он. — Это не продлится долго. И потом — они безумны и без тебя. Ты им более не надобна.

— Как? — забеспокоилась она, вновь забегав. — Как? Я? Нет. Да. Хотя. Подожди. Постой.

— Я стою, — сказал он.

— Нет, — сказала она. — Не может быть. Они. И я. Это одно целое. И вдруг.

— Помолчи, — сказал он. — Ты вернешься. Ты вернешься и будешь продолжать, если тебе так хочется.

— Да, — сказала она. — Я уже не могу без этого. Мне надо. Прости.

— Пожалуйста, — сказал он. — Так ты придешь?

— Да, — пела она самозабвенно. — Да. Я приду. Я приду, герр Ховен. Я приду.

— Хорошо, — сказал он. — Хорошо. Просто отлично.

Выходя, герр Ахаз Ховен погладил одного юного бессловесного кретина по угловатой головке.

Ей снилось. Храм с колоннами словно лес, невидимые в темноте своды, по углам и возле стен тьма. Поют. Это жрецы.