— Кто вы? — спросил незнакомец.
— Я Диш, студент коллежа Сен-Круи. То-есть, я хотел сказать, бывший студент.
Дело в том, что мой отец…
— Как вы сюда попали?
— Поездом, — ответил Диш. — Я приехал вчера вечерним экспрессом.
Старик озадаченно потеребил козлиную бородку и задумался — вероятно, над формулировкой вопроса, на который смог бы получить более или менее вразумительный ответ.
— Позвольте полюбопытствовать… гм… гм… на что вы живете, где служите?
Но Диш глядел ему прямо в глаза и, казалось, вовсе ничего не понимал. Тогда старик кивнул на женскую фигуру, вдруг обретшую жизнь под руками Диша:
— И вы будете уверять, что никогда не занимались оформлением витрин?
— Никогда. Вернее, я думал, много думал… Например, трамвайные провода.
Если им придать… то по контрасту они создадут иллюзии… Или вот станции подземки…
— Странно. Тем более странно, — не слушая бормотания Диша, изрек старик. — И у вас, разумеется, абсолютно пуст кошелек?
— Как вы узнали!?
Старик улыбнулся, и Диш, еще не пришедший в себя от испуга, понял, что все обошлось благополучно.
— Ну что ж, следуйте за мной… как вы себя назвали? Диш? Вот и прекрасно, пойдемте, потолкуем о ваших планах, Диш. И о трамвайных проводах. Кстати, меня зовут Глом, я владелец этого магазина.
Выслушав историю Диша, Глом сказал:
— Все это отлично, молодой человек, и я охотно верю, что со временем вы перестроите мир на свой манер. Но пока не найден заказчик для столь грандиозного проекта… не поработаете ли у меня? Я намерен заново перекроить отдел дамского платья, очень уж он старомоден, а старомодность, как вы, может быть, догадываетесь, весьма ощутимо бьет по кассе. В вас есть искра божья. Мне кажется, та стыдливая грация, которую вы придали манекену, способна привлечь как раз женщин. Мужчины — другое дело, им подавай больше смелости, больше дерзости. Но ведь не они же будут покупателями в отделе. По рукам, что ли, Диш?
Так несколько лет назад нашел Диш и работу, и — чего уж никак не ожидал — призвание.
Диш отлично понимал, что его профессия не очень-то романтична в сравнении с теми грандиозными замыслами, которыми он еще недавно жил. Однако он понял и другое: его прежние друзья только мечтали о переустройстве мира и ничего, абсолютно ничего не делали, он же начал делать, пусть немного, но все-таки… Диш считал, что красота благотворно влияет на людей, особенно если она не прячется в темных залах музеев, ожидая редких ценителей, а сама выходит навстречу людям. И он записался рядовым в армию служителей красоты.
Сначала он полагался только на цвет и, отказавшись от суетной провинциальной пестроты, создавал единые броские ансамбли. Это принесло свои плоды, хотя ей-богу же в этом не было ничего нового. Когда отдел дамского платья, перестроенный по эскизам и под руководством Диша, проработал неделю, Глом пригласил Диша к себе.
— Вот вам итог, молодой человек: выручка отдела подскочила на треть Чувствуете теперь, что значит реклама в материальном выражении, хе-хе-хе. — Он засмеялся, точно заблеял, и козлиная его бородка выразительно завибрировала. — Так вот, Диш, вчера я выгнал к чертовой бабушке этого бездаря Блуамона. Теперь вы — главный художник. Рады? За год мы перекроим весь магазин, так что будет куда приложить способности. Это вам не трамвайные провода, хе-хе-хе…
Магазин Глома постепенно обновился, залы всегда были полны, продавцы только успевали поворачиваться, конкуренты косились на Глома, а он только руки потирал, прикидывая дневную или недельную прибыль.
Диш постоянно придумывал что-нибудь новенькое. То просто подновлял оформление витрин, находя более выразительные сочетания цвета, то предложил делать манекены из упругого пластика вместо мертвого папье-маше, то, наконец, поставил за стекло невидимые с улицы ветродуи, которые, развевая подолы, плащи и косынки, оживляли статичные фигуры, создавая притягательную иллюзию движения.
Но конкуренты не дремали, очень многое из того, что сделал Диш, моментально перекочевывало в витрины других магазинов, доходы шли на убыль, и Глом все чаще ходил мрачным, а Диш все чаще задумывался. Старая реклама уже не действовала, надо было срочно придумать нечто принципиально новое, сногсшибательное, а Диш понятия не имел, что. И тогда он начал бродить по городу, изучая работу своих коллег, раздумывая перед витринами и смеша публику.
Старик Глом все больше нервничал: то требовал немедленных перемен, то умолял не торопиться, подумать хорошенько, чтобы найти некое радикальное средство, а на днях даже намекнул, что слишком много безработных художников шатается вокруг, не взять ли кого из них… в помощь Дишу?
День и ночь Диш ломал голову в поисках решения, грыз мундштук, варил кофе на спиртовке, но ничего не мог придумать. Нужен был заряд, импульс, чтобы какой то винтик шевельнулся в голове, и тогда мысль сначала легко и плавно, а потом все быстрее, все энергичнее заработала бы в заданном направлении. Но такого заряда пока не было.
Он жил в маленькой комнатушке под магазином, кстати, совсем рядом с «Утильной», в комнатушке без единого окна, где стояли только продавленный диван, облезлое кресло да столик, на котором он варил кофе. Поначалу такое жилье вполне устраивало Диша: днем не тратилось время на ходьбу в магазин, а ночью, когда в огромном здании не оставалось никого, кроме сторожа, хорошо было разгуливать гулкими залами и думать.
Диш не знал никаких развлечений, по выходным работал, как в будни, и жизнь его текла монотонно, если не считать непрестанного увлекательного полета мысли. Все это удовлетворяло его. Правда, в последнее время, бродя по городу, он начал замечать, что обыватели посмеиваются над ним, а иные даже считают малость чокнутым — это не трогало Диша, он умел прощать людям их маленькие слабости.
Зато какую радость доставляла ему улыбка молоденькой продавщицы, весь день простоявшей за прилавком. Он знал, как нелегка жизнь этих созданий и как редко дарят они улыбки не по обязанности. Ему они улыбались от души — и не только за то, что после его работы над новой витриной увеличился поток покупателей, все неходовые вещи брались нарасхват и хозяин вынужден был приплачивать процент к жалованию — небольшую, но приятную сумму, на которую девушка могла купить одну из вещиц своего прилавка или провести воскресенье в загородном парке. Нет, не только за это любили они нескладного Диша! Он умел сделать их жизнь чуточку краше и веселее. Они восторгались его витринами, где товары словно оживали, выставляя напоказ все свои достоинства и пряча недостатки. Они весело смеялись его шуткам и замирали в восторге, когда Диш говорил с ними, потому что он-наверное, один во всем мире! — умел говорить с ними по-человечески.
