Он протянул руку и скользнул ладонью по пенису Феликса.
— Каждый может взять алмаз, вот он — стоит только попросить. Но это не приманка для нас. Не взятка. Мы украли этот приз, мы вырвали ему свободу. Он наш, чтобы делать с ним все, что захотим.
Феликс какое-то время молчал, улыбаясь ему.
— Ты знаешь, что такое старичное озеро?
— Нет.
— Иногда, в местах, где река сильно извивается, ее изгиб оказывается отрезанным от основного потока. Река сбрасывает с себя старичное озеро. Так я это всегда себе представляю: мы старичное озеро, мы не часть потока. Но река продолжает рождать такие озера. Есть что-то неизменное, что, поколение за поколением, заставляет это случаться вновь и вновь.
— Может это так говорить об этом будет честнее, — признал Прабир. — У нас нет выбора: волею случая мы застряли здесь.
Он пожал плечами.
— Но я счастлив, что я отрезан, я счастлив, что я застрял.
Феликс задумался, затем произнес загадочно:
— Возможно это все-таки не так. Может это просто так выглядит.
— Ты думаешь, что я подрабатываю донором спермы? — засмеялся Прабир.
— Нет. Но ты должен спросить себя: зачем в реке эти гены, которые продолжают рождать озера? Что получает вид в долгосрочной перспективе, сохраняя эту особенность? Смена пола объекта влечения может быть наименее рискованным способом сделать кого-то бесплодным; это значительно менее опасно, чем возня с анатомией или эндокринной системой — и несколько сотен тысяч лет назад за это даже могло не доставаться по первое число.
У Прабира были на этот счет свои сомнения, но он был готов принять это допущение ради продолжения дискуссии.
— И все-таки, что же хорошего в том, чтобы быть бесплодным?
— При надлежащих условиях, — сказал Феликс, — бесплодные взрослые особи могут в большей степени способствовать выживанию вида, направляя свои ресурсы на близких родственников, а не на собственных детей. Вырастить человеческого ребенка занимает так много времени, что, возможно, стоит иметь бесплодных потомков, как своего рода страховой полис — чтобы они позаботились об остальных, если с родителями что-то случится.
Прабир высвободился и сел на край кровати. Его сердце бешено колотилось, и перед глазами стояли красные полосы, но он рефлекторно сдержался. Он все еще слишком легко выходил из себя, но за восемь долгих лет с Китом и Амитой приучился сдерживаться, а не сразу лезть на рожон.
— Прабир? Вот дерьмо. Я не имел в виду… — Феликс перекатился, взмахнув ногами и сел рядом.
Прабир подождал, когда сможет говорить спокойно.
— Я и вправду только для этого и гожусь.
— Да ладно, ты знаешь, я не это имел в виду.
— Правда?
— Конечно! — Феликс умудрился произнести это одновременно с раскаянием и возмущением. — Даже если эта теория верна… она лишь описывает статистические преимущества сохранения такой особенности. Она ничего не говорит о действиях отдельных личностей.
Последовало неловкое молчание, затем он признал:
— Но было довольно грубо с моей стороны, преподнести ее в такой форме. Прости меня.
— Забудь. — Прабир уставился на потертый линолеум у его ног, чувствуя, как гнев отпускает его.
— А знаешь, в школе я пытался завести отношения с девушками, которые, как я думал, могли бы быть примером для Мадхузре. — Он засмеялся, хотя от этих воспоминаний, его все еще передергивало от отвращения. — Чего было достаточно, чтобы свести на нет все усилия, даже если бы я был традиционной ориентации. И когда я окончательно перестал воображать, что есть хоть какой-то шанс сделать это… Я почувствовал себя так, будто опять облажался. Я даже не смог привести в дом невестку, чье отношение исправило бы глупость, которую я совершил, привезя ее к Амите.
— Ты должен больше доверять ей, — сказал Феликс. — Ты должен знать, что ей это не нужно.
Прабир насмешливо фыркнул.
— Это сейчас легко говорить! Как можно доверить ребенку, преодолеть последствия того, что она была воспитана идиотами? Мог ли я предполагать, что она от рождения настолько наделена природным здравым смыслом, что кто бы что не делал, это никак не повлияет на нее?
— Гм-м. — Видимо Феликс и вправду не знал, что сказать на это, хотя может просто пытался вести себя учтиво.
— Но ты прав, — признал Прабир. — Мадхузре не нуждается в образцах для подражания. Я понял это, когда мы покинули Амиту. И совершенно перестал переживать по поводу всей той мировоззренческой чуши, которой Амита попыталась бы нагрузить меня, узнай она, что я гей. Я начал думать о том, что это значит для меня, а не что это значит для других.
Он резко остановился, его запал иссяк. Он и так уже наговорил достаточно, чтобы выставить себя в дурацком свете.
Но Феликс сжал его плечо и сказал:
— Я тебя слушаю. Продолжай.
Прабир продолжал смотреть в пол.
— Я подумал: возможно, я должен быть счастлив. Эволюция бесчувственна: огромная тупая машина, выдавливающая из себя микроскопические улучшения с одной стороны, и отхаркивающая миллиарды трупов с другой. И если мне удастся извлечь из этого хоть что-то хорошее — если я сумею стать счастливым, обманув машину — это была бы своего рода победа. Как спасти Мадхузре от ужасов войны.
Он поднял глаза и с надеждой спросил:
— Для тебя в этом есть хоть какой-то смысл?
— В этом есть глубокий смысл.
— Но ты не веришь, что это правда, не так ли? Ты не веришь, что я обманул машину?
Феликс помедлил, затем раздраженно хмыкнул, словно попал в ловушку, оказавшись перед выбором: поспорить с ним или, покривив душой, согласиться.
— Я думаю, это неважно, — сказал он.
Внезапно Прабир почувствовал, что устал от разговоров. Он раскрыл свою душу, но от этого они не стали ближе. Он взял Феликса за плечи и повлек его вниз на кровать.
— О, вот это мне по душе: меньше теории, больше практики. — Феликс крепко поцеловал его, потом провел рукой вниз по его телу. — Тебе многое надо наверстать.
— Я быстрее добегу до другого края озера, — пообещал Прабир.
* * *
— Я хочу попросить тебя кое о чем.
Мадхузре мыла посуду после ужина, а Прабир вытирал. Феликс ушел, но они договорились встретиться вечером. Лучи зимнего солнца заполняли кухню, обнажая каждую пылинку, каждый потертость комнатного покрытия. Прабир чувствовал себя совершенно удовлетворенным. У него не было проблем, кроме сложностей, которые он сам и выдумал. Они в безопасности и счастливы? Чего ж ему еще?
— Вперед, — сказал он.
— Мне нужны деньги.
— Конечно. Сколько?
