Смотришь очередной заход, словно фильм… и по окончании слушаешь, уши развесив.
Слушал.
Тайгета солировала, яркая, будто диковинная орхидея — остальные двое отмалчивались.
— И вот идешь ты, небо голубое, едва ли не птички поют. Жарко, так и тянет совсем раздеться. Я бы разделась, кстати… вот бы восторгу было у этих! Мало того, что Чаша, так еще стриптиз бесплатный! Только собралась липучку потянуть — гляжу, лезет на меня многоглазая рожа!
Подростки хохотали.
— А думаете, не страшно? — делано возмущалась Тайгета. — Лезет, еще и облизывается! И язык такой длинный! Ну, я в кусты первым делом; все понимаю — иллюзия, поделать с собой ничего не могу.
Смех.
— А кто-нибудь хоть раз думал, что живем-то мы — в сказке? — вклинился Хезе; вдохновенный голос — значит, опять осенило.
— Идиот.
— Но ведь правда… Где еще чудовища водятся? И краски такие, что не передать словами. А что умирать приходится — так ведь бывают и страшные сказки… и даже в счастливых — сколько принцесс съедает дракон, прежде чем прискачет рыцарь и освободит одну, особенную? А ведь даже не считают их часто. Много — и все. И Чаша… чем такая не сказка?
— Слушай, ты мне надоел, — не выдержал Мирах. — Нравится в Чаше, внизу — попроси, может, тебе палатку там разобьют, живи в свое удовольствие!
— Ты, значит, у нас в сказки не веришь? — приподнялась Нашира, прищурилась нехорошо.
— Нет! Я давно из пеленок вырос!
— А ты во что веришь?
— В то, что весь этот мир — дерьмо.
— Врешь, — сказала Нашира. — Все ты врешь… Я же знаю.
— Что, дура рыжая?!
— Как ты стоял, лбом к стене приложившись, и что ты шептал при этом! «Господи» там точно было! И не строй из себя…
— Кого?!
— А того, кому на все наплевать!
— Тебе-то какое дело? — после паузы — выдохнул почти беззвучно, глядя в землю, и у Сверчка мороз по спине прополз — он ожидал… угроз, вспышки ярости, но не такого… не позволения себя добить.
— Просто… противно.
— Нашира… — тихо-тихо сказал Шедар, и девушка яростно обернулась к нему, будто дуэлянт с окровавленным клинком, готовый напасть на любого. А нападать было не на кого. Пасмурное небо — и море. Пустой берег. Так, во всяком случае, смотрел Шедар.
— Послушайте, но нельзя же так, — задрожал голосок, и все обернулись в сторону Риши. Она побелела от устремленных на нее взглядов, но продолжила, запинаясь:
— Мы же все… нам друг без друга нельзя. Если ссориться, как же мы сможем там… — дрожал уже не только голос, но и она сама.
— Трусиха, — бросил Мирах, оттолкнул Наоса и пошел прочь.
Лилась через край раковины вода, а Нашира стояла рядом, прямая, будто приклеенная к стене. Почетный караул, да и только.
— Что случилось? — Риша присела рядом, неуверенная, но искренне желающая помочь.
— Устала я, Риша, — вздохнула рыжая девушка. — Ой, как устала… А ты не выдашь, я знаю. Не умеешь ты выдавать.
— Зачем тебя выдавать? — опешила Синеглазка.
— Да нельзя уставать, — в голосе злость была, но тусклая, даже скучная. — Так становишься ко всему безразличным. Ну и… тебе наплевать на всех, и руки не держат… чувствую себя старой ведьмой. Не говори никому, ладно? Я уж лучше… поскользнусь где-нибудь незаметно, чем подтолкнут — или отойдут в сторонку, и будут смотреть. Дружок твой — первый…
В Чашу Мирах вышел в паре с Шаулой — на сей раз пришлось сидеть у пустого экрана. «Краба» спустили, и зеленая вспышка ослепила котловину. И не сомневались — Шаула ранена. Вряд ли серьезно, все-таки «двойка». Оказалось — Мирах.
— Я ничего не знаю, — отбивалась Шаула от расспросов. — Я вообще от него куда-то в сторону ушла, выбралась одна на кольцо!
— Не в первый раз, ничего с ним не станется, — злился Саиф, наблюдая кутерьму вокруг Шаулы. Демонстративно ушел дочитывать книгу.
Мирах вернулся поздно вечером, когда уже плафоны на стенах площадки горели — на ночь глядя никогда еще не отправляли из лазарета. Руку поддерживала перевязь. Плечо Мираха было перетянуто плотными слоями бинтов, от них пахло лекарством, и через бинты кое-где просочилась желтая мазь.
— Мирах? — растерянно спросил маленький Наос. — Ты чего это?
— Молчи, ребенок…
— Ты почему не остался наверху, в палате?
— Ну их…
Больше не промолвил ни слова, прошел сквозь собравшихся подростков — они расступались — и скрылся в «логове».
Слух прошел — серьезно поранили, пришлось шить.
— У меня чутье на такие вещи, — уверяла Мира.
Риша постояла, дождалась, пока подростки начали расходиться, и шмыгнула к Мираху. Он лежал на спине, глядя в потолок. Не шевельнулся, ни когда девочка вошла, ни когда села рядом. И когда взяла его здоровую руку, принялась гладить легонько — не шевельнулся. Только когда пальцы Риши замерли, шепнул:
— Не уходи…
— Я никуда не уйду. Я с тобой, — ответно шепнула она. Сидела рядом, долго. Когда он наконец закрыл глаза и, кажется, задремал, прилегла подле него. Желоб широким был, но Риша подвинулась ближе, к самому боку Мираха. Потеснее прижалась, стараясь не побеспокоить. Он вздохнул — то ли в полудреме уже, то ли еще не спал. Так и заснули вместе.
Никто не ожидал новостей — хотя Мирах и Шедар со вчерашнего дня шептались о чем-то, поглядывая на остальных. И не удивились, когда вдоль стены заскользила платформа, и явственно видны были на ней среди прочих мальчишечьи фигурки.
Пополнение, значит.
В прошлый месяц двоих прислали… и в этом — двоих.
Сверчок смотрел на них исподлобья. Ни в чем не виноваты ребята… но прислали их взамен погибших. Какие уж тут дружеские чувства…
Подростки не сильно смутились, когда их окружила пестрая полураздетая толпа, глазеющая в упор. И не испугались вроде как — или виду не подали, когда услышали, какой своеобразный жребий им выпал.
Шеату — около пятнадцати с виду, Анка помладше, может, даже четырнадцати не исполнилось. Упорно старается сообразить, куда это попасть угораздило, а губы сами собой расплываются в улыбке, видно, привычной — задорной такой, чуть нахальной. И вихор надо лбом топорщится.
Эти мальчики время тянуть не стали — не чета Сверчку, сразу взяли быка за рога.
— Как вы тут живете! Бараны! — отрывисто бросил Шеат.
— О, бунтарь нашелся, — лениво сказал Регор. — Вроде даже белобрысый был поумнее… — он указал на Альхели.
— Ну, докажи мне, что я не прав! Отзываетесь на какие-то… клички собачьи!
