Джим заколебался. Он чувствовал, как кровь приливает к лицу. Ему захотелось исчезнуть отсюда прямо сейчас. Может, если он бросит свои скудные пожитки, то убережет нервную систему от лишних потрясений? Сердце в груди стучало, к горлу подкатывала тошнота, голова шла кругом. Первый раз в жизни Джим испугался, что вот-вот потеряет сознание. Он постарался взять себя в руки. Сделав несколько дыхательных упражнений, он успокоил сердцебиение и даже в какой-то мере вернул себе равновесие. И тогда, стоя под жгучими солнечными лучами с непокрытой головой, он начал осознавать происходящее.
За его спиной, в тенистом уединении прицепа Кори Монтейн с кем-то разговаривал.
– Прости, дорогая. Ты слышала, как этот молодой человек взвинчивал себя. Единственный способ, которой позволил мне отделаться от него, это дать ему немного денег. Из тех, что предназначены для ведения нашего хозяйства. Но я позабочусь о том, чтобы на тебе не сказалось отсутствие денег. Я обещаю, что больше никто нас не потревожит. Давай допьем чай, а потом вознесем молитву. Хорошо, дорогая?
Никлин, сделав глубокий вдох, прищурил глаза и огляделся вокруг, словно увидел все в первый раз. На губах заиграла легкая улыбка.
Камень, лежавший непосильной ношей на его душе все последние часы, внезапно исчез.
"Это лишь шутка, – твердо прошептал Джим. – Благодарю тебя.
Газообразное Позвоночное, за напоминание. Это шутка. Грандиозная шутка. Я не знаю, что такое смущение, я не знаю, что такое унижение. Их не существует! Мои деньги у Монтейна, и здесь уж ничего не попишешь, но втаптывать себя в грязь я больше не дам. Никому не дам. Ни этому глупому плешивому старикашке, который таскает за собой свою лучшую половину, закупоренную в жестянку, и беседует с ней, поглощая кукурузные хлопья. Ни этим пустоголовым, верящим, что конец света наступит в следующий вторник…”
Не забывая, что на него пялятся сгрудившиеся у разобранного шатра люди, Никлин бодро помахал им рукой и снова вошел в прицеп Монтейна. Сидевший на прежнем месте проповедник удивленно взглянул на него. Чашка застыла в его руке, на лице появилось выражение сварливого неудовольствия, столь характерное для священников.
– Джим, я был максимально щедр к вам. Не вижу смысла в продолжении нашего разговора.
– Я еще раз все хорошенько обдумал, – весело ответил Никлин. –Поразмыслил над вашими вчерашними словами. Вы сказали, что мои навыки и мои руки могут принести вам немало пользы. И я решил, что мой христианский долг призывает меня остаться с вами, со всеми остальными и…
С Дани.
Он достал из кармана деньги и, многозначительно подмигнув, положил их на крышку гроба.
– В конце концов, – добавил Джим с широкой улыбкой, – я и впрямь могу принести немало пользы.
Как только транзитный состав достиг центральной части Бичхед-Сити, Никлин сошел на переполненную людьми пешеходную дорожку. Заглянув в схему, он выяснил, что до места назначения – Гарамонд-Парка – оставалось еще три остановки, но Джим впервые очутился в Бичхеде и ему хотелось насладиться ароматом столичных улиц и площадей. Он расправил свою шляпу, нахлобучил ее на голову и отправился в путь.
Первое, что отметил Джим, если, конечно, не считать безбрежной толпы людей, – город оказался куда опрятнее и чище, чем он ожидал. Магазины и офисы, тянущиеся по обеим сторонам улицы, выглядели, как новенькие, а на тротуарах совершенно отсутствовал мусор, что при таком скоплении людей попросту поражало. Никлин усмехнулся. Будучи жителем маленького городка, он разделял общепринятое мнение, что все большие города так и тонут в грязи и мусоре. Еще одна провинциальная иллюзия, не имевшая ничего общего с реальностью.
Джим шел по улицам Бичхеда и не уставал поражаться специализации многочисленных магазинов и лавок. Здесь можно было найти магазины, где не продавалось ничего, кроме садовых лопат, или оконных рам, или спортивных стрелковых луков. Один лишь этот факт, свидетельствовавший о наличии миллионов потребителей, напомнил Джиму, что он находится в столице Орбитсвиля. В диковинку для Джима была и еще одна деталь – на всех ценниках после цифр стояла буква "М", означавшая, что в Бичхеде в ходу монит. Давным-давно Метаправительство постановило – глобальная экономическая система, охватывающая все города, вытянувшиеся узкой полосой длиной в один миллиард километров вдоль экватора Орбитсвиля, может существовать лишь на основе универсальной денежной единицы, одинаковой у всех порталов. Такой единицей и являлся монит, основное средство платежа в больших городах, тогда как в сельских сообществах люди пользовались более привычным для них орбом, курс которого колебался в зависимости от местных условий. Витрины магазинов, мимо которых шел Джим, сообщили ему, что орб внутренних районов Первого Портала составляет 0,8323 монита. Но Джима этот факт мало взволновал, поскольку в карманах его имелось всего лишь несколько мелких купюр.
Привлеченный прохладой и ароматными запахами, доносящимися из дверей пивного бара, он решил заглянуть туда и утолить жажду хорошей кружкой пива. В этот ранний утренний час в баре было темно и безлюдна. Джим подошел к стойке, за которой молодой бармен и официантка средних лет увлеченно играли в стеке, упрощенный вариант трехмерных шахмат. Взгляд бармена равнодушно скользнул по лицу Никлина, но в остальном парочка никак не прореагировала на его появление.
Окажись в подобной ситуации прежний Джим Никлин, он стал бы покорно дожидаться, не решаясь даже кашлянуть, но от нового Джима не так-то просто было избавиться.
– Эй, любезный, может, вы все-таки соизволите повернуться ко мне? –громко спросил Джим. – Я тот, кого обычно называют посетителем. А вы оба –те, кого принято именовать барменами. И, как бы удивительно вам это ни показалось, ваши обязанности состоят в том, чтобы подавать посетителям те напитки, которые они соизволят заказать, каковым в моем случае является пиво.
Молодой человек оторвался от игры и тупо уставился на Джима, переваривая услышанное.
– Пива?
Никлин важно кивнул.
– Да. Вы, вероятно, слышали о пиве? Это такой напиток желтого цвета, дающий обильную пену. Он должен литься вон из тех кранов. Или вы пропустили соответствующую лекцию?
Парень недоуменно нахмурился и повернулся к своей напарнице. Поджав губы, та наполнила кружку и со стуком поставила ее перед Джимом. Пенистая шапка дрогнула, и немного пены перевалило через край.
– Восемьдесят центов, – холодно произнесла официантка, глядя сквозь Джима.
Он положил одноорбовую купюру на стойку и тут же со злорадным удовлетворением сообразил, что переплатил всего лишь три цента.
