Куба закручивал цигарку и не ответил. Даалу с широко раздувшимися ноздрями глубоко и жадно вдыхал эту тошнотворную вонь. Маленькие черные глаза его были полны ужаса и суеверного страха.
Мы осмотрели скорлупу. По ней змеилась тонкая черная полоска. Может, это была кровь?
— Она валялась вон там, — показал Дег. — в кустах, возне камня. Я чуть было не раздавил ее.
— О'кей, а теперь положи туда, где нашел, и сфотографируй.
— Но тогда нет сомнения, — заговорил Куба, — что ваша курица существует.
Я почувствовал, что в моем сознания все смешалось — совесть и здравый смысл не могли примириться с таким утверждением.
— Как вы можете говорить такое. Куба? — возразил я, возможно, слишком резко. — Насколько всем нам известно, этому яйцу должно быть никак не меньше ста тысяч лет… А может ли оно существовать сто тысяч лет и так омерзительно вонять? Выжил Онакторнис или нет, несомненно, что…
Куба насмешливо улыбнулся и спокойно сказал:
— Вы, я вижу, ХОТИТЕ, чтобы он не существовал.
Я тотчас сам задал себе этот вопрос. Да, наверное, Куба прав. Не могло же яйцо хранить такой запах сто тысяч лет…
Я ничего не ответил, меня охватило какое-то гнетущее беспокойство. Я осмотрелся. Часть холма, что возвышалась над нами, покрывал кустарник с какой-то осенне-красноватой, увядающей листвой. Если где-то и могло жить ужасное чудовище, то это жуткое место могло быть его прибежищем…
— Мартин, — проговорил Дег, — он существует!
— Боже милостивый, Дег! И ты туда же! Но где? Где он? Ты полагаешь, мы в состоянии отыскать эту курицу — ведь мы так измотаны. Представь себе, что… Я умолк, взял себя в руки и показал на вершину холма. — Пойдемте, ребята, посмотрим там! — И не говоря больше ни слова, направился вверх. Даалу догнал меня и принялся помечать дорогу. Дег, остановившись возле осколка скорлупы, спросил:
— А с этим что делать?
— Возьми с собой, Дег. Пошли!
Он постоял немного в растерянности, но повиновался. Мы поднялись на несколько десятков метров. Стояла невыносимая жара. Воздух был пропитан этим нестерпимым смрадом, к которому добавлялся и запах теплой стоячей гнили. Он исходил от кипящих зеленых болот, над которыми клубились зеленоватые испарения. Низко стелясь, они расползались между деревьями. Вся эта холмистая местность окаймляла тропический лес, словно последний рубеж земной тверди у края океана.
— Мартин! — позвал вдруг Куба. — Остановитесь и глотните немного бренди.
Я обернулся, собираясь выругаться, но Куба смотрел на меня так дружелюбно и улыбался так горько, что я промолчал. Он протянул мне фляжку.
— Вы слишком быстро шагаете. Не сердитесь на меня, — сказал он, — и не злитесь. Выпейте.
Я чувствовал, что у меня кружится голова. До боли стиснул челюсти и взял фляжку.
— Вы правы, нервы что-то шалят, — я постарался улыбнуться и сделал несколько глотков.
— Это лихорадка, — сказал Куба.
— Наверное. Или Онакторнис. Одна мысль о том, что он может существовать и что…
— Ведь не известно, Мартин, найдем мы его или нет. Кто знает.
Я отпил еще немного и почувствовал себя лучше. Вернул фляжку.
— Спасибо, Куба, вы настоящий друг.
— Конечно. А теперь идем дальше, Мартин.
Я снова зашагал между огромными камнями. Нет, это была не лихорадка. Нет, черт возьми, на этот раз Куба ошибался. Это было такое ощущение, словно… Да, хоть колокольчики и не звонили, я все равно предчувствовал, будто кто-то приближается. Несомненно. Я быстро огляделся по сторонам… Без всякого сомнения, что-то приближалось. Вот и колокольчики зазвонили. Я приостановился, но тут же пошел дальше. Воздуху не хватало. Колокольчики едва не оглушали меня. Я твердил себе: «Черт возьми, Мартин, ты же не идиот, чтобы верить этим бубенцам? У тебя, наверное, просто болят уши, вот что это такое… Что ты за провидец такой, избранник божий? Почему тебя должны предупреждать?»
Я взялся за револьвер, потом снова сжал ружье. Вскоре мы добрались до вершины холма, поросшего низким кустарником с мясистыми листьями. Дальше виднелась песчаная поляна. Мы остановились и посмотрели вниз, на пройденный путь и на лес, над которым туманом висели испарения кипящей грязи. Нас окружали бескрайние джунгли.
— А мы немало отмахали… — проворчал Куба и вздохнул. Я вытер пот, стекавший со лба.
— Да, немало, — подтвердил я. Колокольчики тревоги прозвенели в последний раз, когда я повернулся к поляне. — Пошли, — сказал я, и колокольчики умолкли. Я шагнул, я сделал только один шаг…
И увидел огромный след.
И в тот же момент просвистела первая пуля. Она расплющила фотоаппарат Дега, и юноша со стоном упал на землю.
— Ложись, Мартин! — закричал Куба, стреляя из ружья в сторону леса.
Я своим телом закрыл Дега. Он вытаращил глаза.
— Мартин! — вскричал он. Я рванул его рубашку.
— Тебя ранило, Дег? Тебе больно? — волновался я, а в воздухе продолжали греметь выстрелы, и пули за другой со свистом пролетали над нашими головами. Крови у Дега я не обнаружил, только синяк.
— Вес в порядке, — обрадовался я. — Вставай, — сказал я, нашел его ружье и подал ему. — Вставай!
Обстреливали нас яростно. Автоматными очередями. Куба и Даалу укрылись за скалой и переговаривались, не выглядывая из-за нее. Пригнувшись, я перебежал к ним.
— Где они? — спросил я. Куба махнул рукой:
— Внизу. Пять или шесть человек. Я видел их.
Дег присоединился к нам. Его трясло.
— Мартин, а вы заметили этот след? — спросил он.
Обстрел прекратился. Я ответил:
— Забудь пока о нем, дорогой мой. Лучше подумаем, как выбраться из этой беды… Черт возьми, Куба, а комиссар молодец! Добраться вслед за нами сюда — это ведь нелегко!
— Нет, но у него были наши следы, он… — говоря так, Куба стремительно вскочил, дважды выстрелил в сторону леса и снова присел в укрытие. Он улыбался. Его небольшие водянистые глаза злобно сверкали. Он прошептал:
— Комиссар не такой уж и молодец, как вы думаете. Он преследовал нас. Добрался сюда, в чащу… — В его голосе зазвучала какая-то странная нота, словно его охватила радость дикаря. Я содрогнулся, а он продолжал: — Мак-Анна мог успешно сражаться в Марагуа, там он победил бы нас… но здесь… — Куба злобно прищурился: — Он не знает, с кем имеет. Он этого не знает… Конечно.
Куда подевалась его ленивая медлительность! Даже тени от нее не осталось. Мягкое лицо его изменилось до неузнаваемости — стало твердым, сосредоточенным. Он весь напрягся, словно пружина. Это немного встревожило меня.
— Ладно, согласен, во ведь и мы не знаем эту местность. Что теперь делать? — спросил я.
