– Ну, посмотрим, посмотрим… – сказал Гейгер. – Еще по чашечке? Время есть. Паркер!
Румяный Паркер возник на пороге, выслушал, наклонив голову с идеальным пробором, приказ о кофе и сказал деликатным голосом:
– Господина президента ждет у телефона советник Румер.
– Легок на помине… – проворчал Гейгер, поднимаясь. – Простите, ребята, я сейчас.
Он вышел, и тотчас же явились девочки в белых передничках. Они быстро и бесшумно организовали второй круг кофе и исчезли вместе с Паркером.
– Ну а ты-то придешь? – спросил Андрей Изю.
– С удовольствием, – сказал Изя, хлебая кофе с присвистом и причмокиванием. – А кто будет?
– Полковник будет. Дольфюсы будут, Чачуа, может быть… А кто тебе, собственно, нужен?
– Дольфюсиха мне, честно говоря, не особенно нужна.
– Ничего, мы на нее Чачуа напустим…
Изя покивал, а потом вдруг сказал:
– А ведь давненько мы не собирались, а?
– Да, брат, дела…
– Врешь, врешь, какие там у тебя дела… Сидишь, коллекцию свою перетираешь… Смотри, не застрелись там случайно… Да! Я тебе, между прочим, пистолетик раздобыл. Настоящий смит-и-вессон, из прерий…
– Честно?!
– Только он ржавый, заржавел весь…
– Не вздумай чистить! – закричал Андрей, подскакивая. – Неси как есть, а то испортишь все, – руки-крюки!.. И не пистолетик это тебе, а револьвер. Где нашел?
– Где надо, там и нашел, – сказал Изя. – Погоди, в экспедиции мы столько найдем – домой не дотащишь…
Андрей поставил чашечку с кофе. Этот аспект экспедиции в голову ему еще не приходил, и он моментально ощутил необычайный подъем, представив себе уникальный набор кольтов, браунингов, маузеров, наганов, парабеллумов, зауэров, вальтеров… и дальше, в глубь времен: дуэльных лефоше и лепажей… огромных абордажных пистолетов со штыком… великолепных самоделок с Дальнего Запада… всех этих неописуемых драгоценностей, о которых он и мечтать не решался, читая и перечитывая каталог частного собрания миллионера Бруннера, каким-то чудом занесенный в Город. Футляры, ящики, склады оружия… Может быть, «чешску збройовку» повезет найти, с шалльдампфером… или «астру-девятьсот»… а может быть, черт побери, и «девятку» – «маузер ноль-восемь», редкость, мечта… Да-а…
– А противотанковые мины ты не собираешь? – спросил Изя. – Или, скажем, кулеврины?
– Нет, – сказал Андрей, радостно улыбаясь. – Я только личное стрелковое оружие…
– А то вот предлагают по случаю базуку, – сказал Изя. – Недорого просят – всего двести тугриков.
– Насчет базуки, братец, иди ты к Румеру, – сказал Андрей.
– Спасибо. У Румера я уже бывал, – сказал Изя, и улыбка его застыла.
А, ч-черт, подумал Андрей с неловкостью, но тут, к счастью, вернулся Гейгер. Он был доволен.
– А ну-ка, налейте чашечку президенту, – сказал он. – О чем вы здесь?..
– О литературе и искусстве, – сказал Изя.
– О литературе? – Гейгер отхлебнул кофе. – Ну-ка, ну-ка! Что именно мои советники говорят о литературе?
– Да треплется он, – сказал Андрей. – О моей коллекции мы говорили, а не о литературе.
– А что это вдруг тебя заинтересовала литература? – спросил Изя, с любопытством глядя на Гейгера. – Такой был всегда практичный президент…
– Потому и заинтересовала, что практичный, – сказал Гейгер. – Считайте, – предложил он и принялся загибать пальцы. – В городе выходят: два литературных журнала, четыре литературных приложения к газетам, по крайней мере десяток серийных выпусков приключенческой белиберды… вот и все, кажется. И еще полтора десятка названий книг в год. И при этом – ничего сколько-нибудь приличного. Я говорил со сведущими людьми. Ни до Поворота, ни после в Городе не появилось ни одного сколько-нибудь значительного литературного произведения. Одна макулатура. В чем дело?
Андрей и Изя переглянулись. Да, Гейгер всегда умел удивить, ничего не скажешь.
– Что-то я тебя все-таки не понимаю, – сказал Изя Гейгеру. – Какое, собственно, тебе до этого дело? Ищешь писателя, чтобы поручить ему свое жизнеописание?
– А если без шуточек? – терпеливо сказал Гейгер. – В Городе миллион человек. Больше тысячи числятся литераторами. И все бездари. То есть сам я, конечно, не читаю…
– Бездари, бездари, – кивнул Изя. – Правильно тебя информировали. Ни Толстых, ни Достоевских не видно. Ни Львов, ни даже Алексеев…
– А в самом деле, почему? – спросил Андрей.
– Писателей выдающихся – нет, – продолжал Гейгер. – Художников – нет. Композиторов – нет. Этих… скульпторов тоже нет.
– Архитекторов нет, – подхватил Андрей. – Киношников нет…
– Ничего такого нет, – сказал Гейгер. – Миллион человек! Меня это сначала просто удивило, а потом, честно говоря, встревожило.
– Почему? – сейчас же спросил Изя.
Гейгер в нерешительности пожевал губами.
– Трудно объяснить, – признался он. – Сам я, лично, не знаю, зачем все это нужно, но я слыхал, что в каждом порядочном обществе все это есть. А раз у нас этого нет, значит, что-то не в порядке… Я рассуждаю так. Ну, хорошо: до Поворота жизнь в городе была тяжелая, стоял кабак, и было, предположим, не до изящных искусств. Но вот жизнь в общем налаживается…
– Нет, – перебил его Андрей задумчиво. – Это здесь ни при чем. Насколько я знаю, лучшие мастера мира работали как раз в обстановке ужасных кабаков. Тут нет никакой закономерности. Мастер мог быть нищим, сумасшедшим, пьяницей, а мог быть и вполне обеспеченным, даже богатым человеком, как Тургенев, например… Не знаю.
– Во всяком случае, – сказал Изя Гейгеру, – если ты собираешься, например, резко повысить уровень жизни своих литераторов…
– Да! Например! – Гейгер снова отхлебнул кофе и, облизывая губы, стал смотреть на Изю прищуренными глазами.
– Ничего из этого не выйдет, – сказал Изя с каким-то удовлетворением. – И не надейся!
– Погодите, – сказал Андрей. – А может быть, талантливые творческие люди просто не попадают в Город? Не соглашаются сюда идти?
– Или, скажем, им не предлагают, – сказал Изя.
– Бросьте, – сказал Гейгер. – Пятьдесят процентов населения Города – молодежь. На Земле они были никто. Как можно было определить, творческие они или нет?
– А может быть, как раз и можно определить, – сказал Изя.
– Пусть так, – сказал Гейгер. – В Городе несколько десятков тысяч человек, которые родились и выросли здесь. Как с ними? Или талант – это обязательно наследственное?
– Вообще-то, действительно, странно, – сказал Андрей. – Инженеры в Городе есть прекрасные. Ученые – очень неплохие. Может быть, не Менделеевы, но на крепком мировом уровне. Взять того же Бутца… Талантливых людей пропасть – изобретатели, администраторы, ремесленники… вообще всякие прикладники…
– То-то и оно, – сказал Гейгер. – Это-то меня и удивляет.
– Слушай, Фриц, – сказал Изя. – Ну зачем тебе лишние хлопоты? Ну, появятся у тебя талантливые писатели, ну, начнут они тебя костерить в своих гениальных произведениях – и тебя, и твои порядки, и твоих советников… И пойдут у тебя самые неприятные неприятности. Сначала ты будешь их уговаривать, потом начнешь грозить, потом придется тебе их сажать…
– Да почему это они будут меня обязательно костерить? – возмутился Гейгер. – А может быть, наоборот, – воспевать?
– Нет, – сказал Изя. – Воспевать они не станут. Тебе же Андрей сегодня объяснил насчет ученых. Так вот, великие писатели тоже всегда брюзжат. Это их нормальное состояние, потому что они – это больная совесть общества, о которой само общество, может быть, даже и не подозревает. А поскольку символом общества являешься в данном случае ты, тебе в первую очередь и накидают банок… – Изя хихикнул. – Воображаю, как они расправятся с твоим Румером!
Гейгер пожал плечом.
– Конечно, если у Румера есть недостатки, настоящий писатель обязан их изобразить. На то он и писатель, чтобы врачевать язвы…
– Сроду писатели не врачевали никаких язв, – возразил Изя. – Больная совесть просто болит, и все…
– В конце концов, не в этом дело, – прервал его Гейгер. – Ты мне прямо ответь: нынешнее положение ты считаешь нормальным или нет?
