А что думать о следующей части сна — созданиях с седыми волосами и глазами на выкате, которые внушили ему чувство защищенности лишь для того, чтобы съесть его? И что с этой женщиной без глаз и носа?
Он проделал те же действия, что и прежде: призвал зрительный образ серой мостовой и призрачных созданий с длинными волосами, затем погрузился в более глубокое расслабление. В этом, как он понял, и заключалась сущность этой техники: расслабление помогало запустить некую способность, которая делала воспоминание реалистичным. На сей раз он убедился, что творец сновидений даже не потрудился прорисовать дома детально; они были только намечены, словно художник нарисовал набросок, который решил закончить попозже.
Найл даже заметил кое-что, на что не обратил внимание, когда видел сон: откуда-то из-под земли доносился высокий жужжащий шум.
Белые призраки начали его ласкать, поглаживая его обнаженную плоть, пока его не охватила сладостная сонливость. Стоило ему расслабиться до состояния экстатического блаженства, как раздался крик, и к ним направилась женщина в буром одеянии. На сей раз, Найл наблюдал за белыми призраками и заметил, как они отодвигали длинные волосы, обнажая рты с заостренными зубами.
Снова женщина спросила, умеет ли он летать; и Найл вновь поднял руки над головой и взлетел, как стрела, ощущая непревзойденной чувство свободы. Именно это чувство, как он теперь понял, и было самым существенным моментом этого сна…
Открыв глаза, Найл обнаружил, что его спутники следили за происходящим с восхищенным интересом. Их изумляла способность людей использовать силу разума. Их немое обожание заставило Найла еще раз припомнить сон о призрачных созданиях.
Его дед Джомар обожал заниматься истолкованием сновидений и любил рассказывать о вещих снах. Он наверняка сказал бы, что сон о «людях-призраках», которые представлялись безобидными, пока до него не дошло, что они собираются его съесть, был предостережением. Выдавая себя за робких и нервных созданий, они усыпили его бдительность, заставив им довериться…
А что насчет женщины с длинными волосами, без глаз и носа? Наверняка он ответил бы, что она была послана, чтобы предупредить его об опасности, а для этого ей ничего, кроме рта, не требовалось.
Найл вздрогнул от внезапного грохота, словно на крышу обрушился целый водопад камней. Он оглянулся на лица своих спутников и потрясенно улыбнулся, осознав что этот шум возник у него в голове и был чем-то вроде их аплодисментов. Тут же воцарилась тишина, наполненная ожиданием. Найл без слов понимал, что сейчас должно произойти. В надземном мире солнце только что появилось над горизонтом.
В пустыне семья Найла никогда не видела рассвета — они сидели в безопасном укрытии пещеры. Найл впервые ощутил волшебство рассвета, когда попал в город пауков, при побеге из дворца Каззака, тогда он смог наблюдать воздействие вибраций, исходящих от Богини, на вяз, ветви которого покачивались, словно руки живого существа.
И сейчас, даже находясь под землей, Найл ощущал силу Богини. Наступила необычайная тишина, погружавшая в состояние столь глубокой безмятежности, что его душа, казалось, сжалась до точки. В наступившем безмолвии возникло ощущение покалывания, которое сменилось всплеском восторга, который пронесся по пещере подобно всесокрушающей волне, заставив его затаить дыхание. Затем этот порыв утих, сменившись более мягким воздействием энергии восходящего солнца. Над землей птицы, должно быть, залились песней. Сидящие вокруг него люди-хамелеоны переживали состояние такого блаженства, что человеческим чувствам не под силу было передать его.
Найл почувствовал укол совести, вспомнив, что обычно люди-хамелеоны встречали рассвет снаружи, и сейчас остались под землей только из любезности по отношению к гостю. Но ему хотя бы не требовалось искать способ выразить свою признательность: они уже ее прочувствовали.
Наступило время, когда нужно было попробовать установить контакт с матерью. В семье Найла существовало соглашение, что, когда кто-нибудь из них находился в пути, они должны готовиться к выходу на связь на рассвете и закате.
Найл выпрямил спину и вновь вызвал состояние внутреннего покоя. Он вызвал в сознании образ матери, затем опустошил разум. Прошли пять минут, а он ничего не чувствовал — возможно, она, как большинство обитателей дворца, еще спала. Затем внезапно он ощутил присутствие матери, как будто она сидела в нескольких футах от него. У себя во дворце она тоже должна была заметить присутствие сына.
Найл кратко и торопливо передал ей, что находится среди друзей и вскоре снова отправится в путь.
Она, в свою очередь, сообщила, что дома все в порядке, состояние Вайга, вроде как, оставалось стабильным, и женщины (она имела в виду Сидонию и Кристию) присматривают за ним, а прошлым вечером он даже поужинал. Затем, уже собравшись было прервать связь (телепатическое общение не годилось для болтовни), она добавила: «Опасайся капитана». Из ментального образа, сопровождавшего ее слова, Найл узнал, что она имела в виду паука-предателя, приближенного Скорбо, безжалостного офицера службы охраны. Капитан был изгнан из города за то, что продолжал поедать людей, как и Скорбо.
Поскольку сразу за этим она прервала общение, Найл решил, что это было обычным напоминанием об осторожности, а не предупреждением о чем-то конкретном.
Поговорив с матерью, он почувствовал себя лучше. Найл был еще достаточно молод, чтобы скучать по дому. Но он также все еще был достаточно молод, чтобы чувствовать себя неуязвимым, и теперь это ощущение сполна к нему вернулось.
Найл поднялся на ноги, как и люди-хамелеоны. Он вновь изумился, обнаружив, что после многочасового сидения на земле его ноги не затекли, и у него ничего не ныло и не болело. Похоже, люди-хамелеоны владели способностью направлять поток энергии земли, волны которой пробегали по пещере, словно дуновения свежего ветерка, рождая ощущения комфорта и бодрости.
Когда они направились в обратный путь по тоннелю, Найл порадовался, что теперь может отчетливо видеть, не стукаясь головой и не спотыкаясь на ступенях. Ничто в этом тоннеле не говорило о том, что он был рукотворным; любой забредший сюда решил бы, что это — естественный разлом в скале.
Протиснувшись через пышный куст, который почти полностью закрывал вход, Найл вынужден был прикрыть глаза, защищая их от дневного света. Поскольку его чувства все еще были подстроены под людей-хамелеонов, от выхода под лучи солнца захватывало дух, словно он по грудь окунулся в воду, он даже дыхание задержал. А пение птиц и шум рассветного ветра в ветвях просто ошеломляли.
