Вилли сидел вполоборота к нему, но знак этот заметил.
— Я буду просить выступить в защиту правды и справедливости, — сказал Рендол и приподнялся со стула, чтоб попрощаться.
— Подождите, не спешите, — остановил его редактор.
Незнакомец снова сделал знак рукой.
— У меня сугубо секретный разговор, товарищ редактор, — проговорил, наконец, незнакомец, видя, что Томпсон не собирается прощаться с гостем. Знать об этом должны только вы… и больше никто.
— Ничего, можете говорить… То, что могу знать я, не мешает знать и мистеру Рендолу.
— Вы Рендол? Не шутите? Будем знакомы. Батлер, секретарь редакции.
Батлер сел в кресло.
Томпсон и Рендол также сели, с интересом ожидая, что он скажет.
— Задумано невероятное преступление. Как известно, на Юнион-сквере сегодня должен выступить певец Пит Хол. Я получил сообщение: его хотят линчевать перед многотысячной аудиторией слушателей.
— Мерзавцы!.. — гневно воскликнул Вилли, и руки его сжались в кулаки. Подлецы… Что же это делается на свете? Неужели бандитам удастся сделать свое черное дело?..
— Э, подождите, товарищ Рендол, — спокойно ответил Томпсон. — Пит Хол будет защищен. — Он повернулся к Батлеру, предложил: — Продолжайте, пожалуйста.
— Продолжать — это значит сказать еще одну неприятную новость, — горько усмехнулся секретарь редакции. — Некоторое время «Уоркер» не будет выходить. Полчаса назад полиция окружила нашу типографию. На нее наложен арест… Эх, как это некстати! Можно было бы выступить на страницах газеты, раскрыть злодейский заговор бандитов.
Не дослушав последних слов Батлера, редактор встал и зашагал по кабинету.
— Узнаю руку Коллинга, — проговорил он. — Это уже знакомые нам фашистские методы. Но — не отчаиваться. В Штатах есть немало честных, настоящих патриотов, которые не позволят, чтобы произошел невероятный инцидент. Да вот еще дело с вами, уважаемый Рендол…
— Друзья, — взволнованно заговорил Рендол, — я написал статью для вашей газеты. Верю: наложенный на типографию арест скоро будет снят и статья увидит свет. Я очень хочу, чтоб правда о моей «измене» стала известной всем. Через несколько часов я покину Штаты. Дальше тут оставаться опасно. Но знайте, друзья, я душой и телом с вами и вернусь обратно. До встречи, друзья! Впереди у меня — борьба. Сейчас я хорошо знаю свое место в этом огромном, неспокойном мире. У меня личные счеты с этими бандитами, и я рассчитаюсь с ними на совесть, по-джентльменски.
— Хо! А вы молодчина, Рендол, — воскликнул редактор. — В вашей душе не погас прометеев огонь. Однако помните: любая борьба бывает жестокой и опасной.
— Понимаю вас. Я не трус и доведу дело до конца! Клянусь!.. — И он приложил руку к груди, поклонился.
— В добрый час! — редактор и секретарь горячо пожали ему руку на прощанье. — Заверяем, что статья ваша будет обязательно напечатана.
* * *
Выйдя из здания редакции, Рендол, рискуя на каждом шагу попасть в руки полиции, направился в центральный район, где находилось управление прогрессивного рабочего Союза «Республиканцы за мир». Он знал, что самому ему не достать билета ни на один из океанских лайнеров, которые курсируют через Атлантику. Поэтому надо было обратиться за помощью к товарищам, которые работали в этом известном на всю страну Союзе.
Рендола встретили там не без удивления. Но, узнав о его просьбе, отнеслись к нему приветливо, тепло.
— С билетом у вас трудности? — сочувственно спросил главный руководитель прогрессивного Союза. — Мы охотно вам поможем. Договоримся так: в портовом баре «Счастливая подкова» за крайним столом справа будет сидеть наш человек в дымчатых очках. Подойдете к нему, скажете: «Не хватает одного стула», и он передаст вам билет…
Вилли в знак согласия кивнул головой.
Курьерский поезд Киев — Москва остановился ночью на большой железнодорожной станции. В пятый вагон зашел молодой мужчина. Открыв дверь третьего купе, он увидел полнеющего, в полосатой пижаме человека.
— Добрый вечер, — поздоровался он и тут же радостно воскликнул: — Петр Васильевич? Товарищ Бобров!
Пассажир удивленно посмотрел на вошедшего, вздрогнул.
— Как? Что? — растерянно спросил он. — А-а-а… Да, да. Я — Бобров.
— Вы, наверное, не узнали меня, Петр Васильевич? Я бывший ваш ученик, Писаренко. Слушал курс ваших лекций по геологии в Киевском университете.
— Да-да, вспоминаю вашу фамилию, весьма приятная встреча.
Бобров поднялся и протянул Писаренко руку.
— Где же вы сейчас? На работе или учитесь? — спросил он.
— В аспирантуре Московского университета. Заканчиваю работу над диссертацией… А вы стали забывчивы, Петр Васильевич, — шутливо произнес Писаренко. Появилась этакая профессорская рассеянность. А прежде, кажется, отличались отличной памятью…
— Да, годы идут, стареем… — И, чтобы переменить разговор, к которому, видимо, он не очень-то был расположен, Бобров добавил: — Ну что ж, отдыхать будем? Спокойной ночи!
…Утром поезд пришел в Москву.
Боброва встречал представитель Академии наук СССР. Скоро на воздушном автомобиле они направились за город, в астрономический клуб, где в одиннадцать часов начиналось заседание, посвященное полету экспедиции ученых на Малую Луну.
Рано просыпается Москва. Вроде и тихо еще вокруг, спокойно перемигиваются светофоры, дымится над золотыми куполами Василия Блаженного жиденький туман, а уже видишь, как на глазах оживает город. Над площадью плывет хрустальный звон. Бьют куранты!.. Оповещают люд, что Земля повернулась до рубежа, когда начинается день.
По улицам, проспектам с ветерком проносятся первые автомобили. Спустя полчаса их уже сотни, они движутся колоннами, стремительной неудержимой лавиной. На широких тротуарах не разобрать фигур людей — это пестрая человеческая река, которая без удержу стремится вдаль, захватывая в свое строгое течение все живое.
Прозрачную синеву неба пронизывают седые башни Кремля, шпили Дворца науки, высотных домов, стрелы телевизионных мачт. Неповторимо красив древний русский город!
Величественно здание университета. Поднявшись на скоростном лифте, попадешь на гранитный балкон, откуда открывается широкая панорама города-гиганта.
Одетая в бетон и гранит, сверкает излучина Москвы-реки. По ней бегут белоснежные яхты, стремительные катера, вздымают пенистые буруны электроходы. За рекой, напротив, — огромная чаша центрального стадиона имени Ленина, опоясанная зелеными аллеями.
