Володя спросил, когда всё это случилось, и получил ответ: 'Не раньше половины пятого, потому что как раз в половину пятого мне наскучило слоняться по лестнице вверх-вниз, и я побрела к японскому пятачку. На часы глянула, удивилась, почему так солнце низко? Было половина пятого, и я подумала, а хорошо бы посидеть на японском пятачке часиков до пяти, если всё равно не работается, посмотреть, как склоняется солнце, как цепляется за маяк, прячется за гору... И я поднялась, и присела возле вишни, гладила кору, смотрела на море, слушала, ждала заката, но так и не дождалась, потому что часов в шесть...'
- Тут я, кажется, и задремал, - сказал своему зеркальному двойнику Володя.
Щёки его покраснели после обтирания и больше не казались чужими. Пора было браться за дело.
- Не приснились же мне эти её 'шесть часов'?! - спросил он вслух. - Я сам увидел 'шпиона' в семнадцать-двадцать, значит, если даже не в шесть, а в половине шестого Синявский выскочил из лифта, выходит, он мне лгал.
'Да, - продолжил Володя, прикрывая за собой дверь номера. - Лгал мне, когда говорил, что в шестнадцать часов сорок минут вылез из воды, оделся и сразу ушёл с пляжа домой. Будь так, он наверняка бы застал Катю под тополями, и никак не мог пробегать, дымя как паровоз, мимо японского их пятачка в шесть часов вечера. Может, Катенька ошиблась или выдумала?.. Полотенце, она сказала, полосатое... Стоп!'
Володя остановился на лестнице, припомнив ещё одну деталь. Вернее, даже две. 'Похоже, врал именно доктор. Навешал мне. Всё враньё, от первого и до последнего слова'.
- Но об этом пока ни-ни, - сказал себе инспектор и поспешно двинулся дальше. На часах без двадцати восемь, медлить нельзя. 'Скоро проснётся Ян'.
В холле Галилео было пусто, пахло табачным дымом. На крыльце меж колонн слонялся доктор Синявский. Руки за спиной, трубка в зубах. Облачка дыма лениво выплывали во двор, там их подхватывал ветер. Снаружи солнечно, значит, сквозь стёкла веранды не должно быть видно, что происходит в полутёмном холле.
Володя метнулся к сейфу, подёргал ручку, - оказалось заперто, - выдвинул и задвинул ящик стола, ища ключ, - нет его здесь, - и затем, согнав с лица гримасу досады, - не получилось со шлемом, чёрт! - вышел наружу.
- Вот и вы, - встрепенулся Дмитрий Станиславович. - А я вас жду. Пф-ф! Пора нам с вами в бункер.
- А остальные?
- Полагаю, все уже там, - заверил доктор, и, руки за спиной, трубка вперёд, сошёл с террасы.
Володя нагнал его не без труда.
Хоть психофизик и был роста среднего, но шагал быстро, и действительно походил при этом на паровоз. Спешил по плитчатой захвоенной дорожке, вившейся меж сосен, гудел: 'В такое утро! Пф-ф! Лезть в подземелье, это, право слово, глу... Пф-ф!' Был он, по всему видать, доволен и совершенно спокоен.
'Проверим', - решил инспектор, и спросил как бы невзначай:
- На пляж всё равно рановато, прохладно. И я не прихватил полотенца, да и вы, кажется, тоже. Или оно у вас в лаборатории сушится?
- Сушить в аппаратной полотенца? Пф-ф! Сразу видно, вы не имели дела с квантовыми генераторами.
- А как же картографы развешивают на верёвках мокрое?
- Так то картографы, им закон не писан. И у них там нет ничего, кроме интерферентора.
- Вы сами, помнится, что-то такое говорили, мол, если работаешь рядом с пляжем...
Заросли можжевельника поодаль, у валунов. Кусты остролиста у самой дорожки норовили вцепиться в штанину или хотя бы царапнуть руку. Меж сосновых стволов мелькало солнце, вверху перекликались человечьими голосами дрозды.
- Я не картограф какой-нибудь, а физик, - беззаботно басил, сжимая трубку ладонью, Синявский. - Я привык, как вы сами выразились, держать мух отдельно, а котлеты отдельно. Полотенце поэтому сушу дома. Пф-ф! И каждый день, когда спускаюсь после обеда из библиотеки на пляж, беру с собой. Плаваю, затем совершаю пешую прогулку, - ходить пешком, пф-ф, полезно! - поднимаюсь к себе в Леонардо, оставляю полотенце там, засим и отправляюсь в лабораторию. И работается мне после такого моциона, знаете ли, преотлично.
- И вчера?
- Что? - спросил Синявский, вытащив изо рта трубку и чуть замедлив шаг.
- Вчера вы, уйдя из библиотеки, заскочили домой за полотенцем? Ну, помните, когда встретили на лестнице Свету? В пятнадцать часов пятнадцать минут ровно.
- Н-не... нет, вчера я...
Синявский остановился. Помолчал в затруднении, подумал, просиял, как бы припомнив, и заявил:
- Вчера я прихватил полотенце в библиотеку. Чтоб, знаете ли, не ходить лишний раз...
- Вы что-то путаете, Дмитрий Станиславович, - Володя укоризненно покачал головой, и подхватил доктора под локоть. - Пойдёмте, мы опоздаем к восьми. Полотенца у вас с собой в библиотеке не было, факт. Это могут засвидетельствовать два человека. Следите за моей мыслью: раз полотенца у вас не было, и домой вы после обеда не заходили, значит, вчера, выходя из воды в шестнадцать-сорок, вы никак не могли им воспользоваться.
- Ну да, - забормотал Синявский. - Я вчера был какой-то рассеянный, это из-за того, что попытался обойтись без трубки. И полотенце на пляж не взял именно поэтому - не хотел заходить домой, чтобы не было соблазна закурить. Трубку оставил дома, полотенце тоже. Вылез из воды, а обтереться нечем. Холодно, знаете...
- Да нет же, Дмитрий Станиславович, вы всё-таки вытерлись вчера, выйдя в шестнадцать-сорок из воды.
Впереди, в прогалах ветвей, за белоснежным частоколом балюстрады Володя увидел море.
- Вытерся? Чем? - едва слышно молвил Синявский. В глаза не смотрел.
- Да пойдёмте же, - понукал инспектор. - Вытерлись полосатым полотенцем. Тем самым, которое было с вами, когда вы вчера выбежали из лифта и помчались по аллее вверх. Вас видели.
- Видели? Но никого же не было... То есть я хочу спросить, кто меня мог видеть, ведь я никого не встретил, когда бежа... поднимался по аллее часов в пять.
- Позже. Кое-кто видел вас позже.
- Кто? - на доктора было жалко смотреть.
- Ну какая разница, кто? - улыбнулся инспектор. - Скажем так, один человек, сидя вот здесь, рядом с этой вишней, видел вас, но не в пять часов вечера, а немного позже. Постарайтесь вспомнить как можно точнее, что вы делали вчера с трёх дня и до шести часов вечера. Восстановите все ваши действия, желательно поминутно. Не как картограф какой-нибудь, а как физик.
Заметив, что Синявский собирается начать оправдания немедленно, инспектор добавил:
- Нет-нет, я не тороплю. Обдумайте всё хорошенько, время у нас есть.
'Пока есть, - подумал он. - Примерно сутки'.
К лифту подошли молча, молча спустились, молча двинулись по мрачноватому - по контрасту с жемчужным средиземноморским пейзажем - тоннелю Гамильтона. Синявский растерял всю свою живость, трубка в его руке погасла.
