— Я так не считаю. Она говорит, что если я войду в Верхний зал, то уже не выйду. Как из «Тараканьего Мотеля». Там нет телефона.
— Х-м-м-м, — Глюкки пристально уставилась на меня. Ее серые глаза глядели встревоженно. — Я об этом не подумала. Пойдем повыше, чтобы можно было поговорить.
Она швырнула красную кепку, и та опустилась около крохотной клинообразной дырки, через которую я еле прополз по-пластунски, выставив вперед плечо. И оказался в темной комнате с плотными шторами, без мебели, если не считать персидского ковра на полу. Глюкки…
— Ничего, если я буду называть тебя Глюкки?
— Перестань, а? Почему от «Эн-О» люди так тупеют?
— Ума не приложу, — проговорил я.
Глюкки сидела на полу, одетая в белый лифчик из синтетического атласа, окаймленный расшитой тесьмой, и крохотные трусики-бикини из той же материи.
— На самом деле меня зовут не Глюкки, — произнесла она. — То ли Элеонор, то ли Кэтрин — я забыла. Когда тебя убивают, такие вещи как-то улетучиваются из памяти.
— Они сказали, это было самоубийство.
— Ага. Самоубийство при помощи молотка! — Мне понравился ее смех. Мне понравилось, как врезались в ее тело тесемки бикини. Они были миниатюрными копиями витых шнуров, которые можно встретить в театре. — Меня арестовали — в этом Бонни не соврала. Я составляла нелегальные подпрограммы, мышиные норы, для передвижения по ТДВ. Это тоже правда. Только об одном она умолчала — мы с Клайдом были соучастниками. Ну да откуда ей знать, этой мерзавке? Я прогрызла мышиные норы, закопала их в основной кодовой цепи, чтобы мы с Клайдом потом могли ходить во дворец сами. Клайд был дизайнером дворца, но мышиные норы поручил мне. Вот только я не знала, что он уже завел шашни с Сиснерос.
— Что такое «шашни»?
Глюкки пояснила свое определение вульгарным жестом. Я отвел глаза.
— Сиснерос владеет 55 процентами акций. Что, понятно, сделало ее неотразимой в глазах бедного Клайда. Чуть ли не год они играли в Бонни и Клайда у меня за спиной, пока я работала, не разгибая спины. Короче, когда ТДВ принимали в «Пути вглубь», какой-то проверялыцик заметил мышиные норы — я их не особенно старалась спрятать — и сказал Сиснерос, а та сделала выговор Клайду, но он прикинулся шокированным и возмущенным. Он меня подставил. Как только меня выпустили под залог, я пришла за своим барахлом…
— Барахлом?
— Подпрограммами, фирменными макросами, графикой… Я хотела все убрать. И, может быть, устроить небольшой тарарамчик. Я взяла с собой ресет-редактор, чтобы переписывать код, не выходя из системы. Но Клайд заподозрил неладное. И убил меня.
— Маленьким молоточком.
— Соображаешь. Просто выдвинул ящик и — бэмс по переносице. Но Клайд не знал, что я могу себя сохранить. Я всегда хожу на маленьком макросе автосохранения, который написала еще в колледже, так что потеряла всего минут десять, не больше, и чуть-чуть памяти. И свою жизнь, разумеется. Я ушла в мышиные норы, но кто хочет жить, как крыса? И я стала ждать своего принца, который отведет меня в Верхний зал.
— Принца?
— Контур речи.
— Фигура речи, — поправил я.
— Без разницы. Короче, чего Сиснерос не знает — и Клайд тоже, — что Верхний зал связан интерфейсами с другими сферами «Пути вглубь» — Арктической и Амазонской. Я смогу выбраться из дворца. И с каждым добавочным модулем моя вселенная будет расти. Если я не стану лезть на рожон, то смогу прожить хоть вечность. Ты разве еще не заметил, что в «Эн-О» смерти нет?
Она встала. Сняла кепку и швырнула в стену. Кепка упала у маленькой щели под плинтусом. Отверстие было узким, но я умудрился проползти, выставив вперед плечо. Я оказался в комнате с каменными стенами, крохотным окошком-амбразурой и складным стулом. Глюкки…
— Ничего, если я буду называть тебя Глюкки?
— Слушай, ты мне надоел. Иди сюда.
Глюкки была одета в черный кружевной лифчик с глубоко вырезанными чашечками и широко расставленными бретелями, а также черные кружевные ажурные трусики в том же стиле, украшенные бантиками по бокам. И, разумеется, она была в красной кепке. И в очках. Она потеснилась, чтобы я смог встать рядом с нею на стул и выглянуть в амбразуру. Я удостоверился воочию, что Земля круглая: я увидел изгибающуюся линию горизонта. Я почти ощутил своим бедром изгиб бедра Глюкки, хоть и понимал, что последнее — лишь моя фантазия. В «Эн-О» что ни возьми — все фантазия.
— До Верхнего зала уже недалеко, — сообщила она. — Гляди, как высоко ты меня уже вывел. Но в одном Сиснерос права.
— В чем же?
— Не води меня в Верхний зал. Застрянешь. Оттуда обратной дороги нет.
— А ты?
Мне нравились маленькие бантики на ее трусиках.
— Я уже застряла. Мне некуда возвращаться — я теперь без тела. А этой оболочкой я, вероятно, обязана тебе, — она заглянула через очки за пазуху своего лифчика, под резинку трусов. — И потому, полагаю, я все еще в очках.
— Я охотно помог бы тебе попасть в Верхний зал, — сказал я. — Но почему ты не можешь сама туда добраться?
— Мне позволено лишь спускаться — но не подниматься, — пояснила Глюкки. — Я ведь мертва, помнишь? Будь у меня ресет-редактор… Черт! — Зазвонил телефон. Мы даже не заметили, что он есть в комнате. — Тебя, — сказала она, передавая мне трубку.
Не успев сказать: «Алло!», я уже уперся взглядом в протечки на потолке зала Ожидания. Послышался скрип ботинок. Служитель помог мне выбраться из ящика. Это был Клайд.
— Уже 16:55? — спросил я.
— Когда развлекаешься, время летит стрелой, — заметил он.
— Угадай с трех раз, кто здесь? — пропела мамуля.
Я услышал из туалета злобный рокот спускаемой воды.
— Не хочу ее видеть, — заявил я.
— Она приехала из самого Салема, — возразила мамуля. — Привезла твои вещи.
— Да? И где же они?
— Все еще в машине. Я не разрешила ей вносить их в дом, — пояснила мамуля. — Вот почему она плачет.
— Она не плачет! — раздался из туалета звучный бас.
— О Боже, — встревожился я. — Он что, там вместе с ней?
— Она их назад не повезет! — раздался тот же бас.
— Я уехал в отпуск, — объявил я. Ручка на двери туалета начала поворачиваться, и я пошел прогуляться. Когда я вернулся, они уже уехали, а мои вещи были свалены на газоне.
— Хочешь, вырой яму и закопай их, — предложила мамуля.
На следующее утро я вошел в зал Ожидания первым. Но вместо того чтобы выдвинуть для меня ящик, Скрипучие Ботинки — Клайд — попросил меня подписать какую-то бумажку.
— Я уже дал расписку, — напомнил я.
— Да все это ерунда, только для нашего собственного спокойствия, — возразил Клайд.
