- Но она так своенравна! - пожаловался Мейрион, голос которого снова окреп от душевной муки. - Как знать, на какие рискованные предприятия она отважится? И раз уж она от меня сбежала, то будет прятаться и дальше. Я не мог себе представить, что она почувствует себя такой загнанной.
- Я снова повторяю, - твердо сказал Овейн, - пользуйтесь моим гарнизоном и конюшнями по своему усмотрению, рассылайте людей на поиски несомненно, ваша дочь не могла уехать далеко. Что касается путей на запад, то мы будем ее высматривать в походе. Но мы должны выступать. Вы знаете, что это необходимо.
Мейрион слегка отступил, выпрямился во весь рост и расправил широкие плечи.
- Езжайте с богом, милорд, вам не остается ничего другого. От вас зависят судьбы многих, а об этой одной позабочусь я. Боюсь, последнее время я больше думал о себе, нежели о ней, иначе бы она не покинула меня подобным образом.
Он торопливо отвесил поклон, повернулся и зашагал в дом с такой стремительностью, что Кадфаэль мысленно представил себе, как он станет яростно натягивать сапоги и, оседлав лошадь, мчаться и расспрашивать всех о темноволосой дочери, которую он так старался отослать от себя, а теперь жаждал вернуть. За Мейрионом молча, с каменным выражением лица, явно не одобряя происходящего, следовал каноник Морган - этот черный ангел, запоминающий все.
Они проехали уже милю по прибрежной дороге, ведущей в Бангор, когда брат Марк нарушил молчание. Покинув Эбер, они сразу же распростились с войском принца: Овейн свернул на юг, чтобы самым прямым путем ехать в Карнарвон, а Кадфаэль с Марком поехали вдоль берега. Справа от них сияли отмели Лаван Сэндз, отражая бледный утренний свет, а слева, за узкой зеленой низиной побережья, стремились ввысь пики Фрайри. Вдали, за песчаными отмелями и темно-синим каналом, сверкал на солнце берег Англси.
- Знал ли он, - спросил вдруг Марк, - что этот человек мертв?
- Мейрион? Кто знает? Он был среди нас, когда конюх объявил, что пропала лошадь, и все решили, что Блери отправился на ней к своему господину. Вот и все, что было известно Мейриону. Его не было с нами, когда мы искали Блери, а нашли его труп, и он не присутствовал на совете у принца. Если оба каноника мирно спали в своих постелях, то они не могли узнать новости до самого утра. Какое это имеет значение? Умер ли Блери или сбежал, он уже не стоял на пути у Мейриона и не мог больше шокировать Моргана. Неудивительно, что Мейрион воспринял это так спокойно.
- Я имел в виду другое, - возразил Марк. - Не знал ли он все из первых рук? До того, как об этом узнали другие? - И поскольку Кадфаэль не отвечал, он с сомнением продолжал: - Ты об этом не думал?
- Мне это приходило в голову, - признал Кадфаэль. - Полагаешь, он способен на убийство?
- Не хладнокровно и не украдкой. Кровь у него горячая, и он моментально вспыхивает. Есть такие, кто бушует и неистовствует и таким образом выпускает пары. Но он не таков! Он не выпускает желчь - а она в нем бурлит. Его гнев скорее находит выход в поступках, нежели в крике. Да, я считаю, что он способен на убийство. И если бы он столкнулся с Блери ап Рисом лицом к лицу, то тот бы его только подстрекал и обдавал презрением. Достаточно, чтобы дело дошло до греха.
- Да мог ли он после такого отправиться прямо в постель, ничем себя не выдав? И даже заснуть?
- А кто говорит, что он спал? Ему только надо было тихо лежать. Каноник Морган наверняка спал.
- Я задам тебе другой вопрос, - сказал Кадфаэль. - Стал бы Кюхелин лгать? Он не стыдился своего замысла. Зачем же тогда ему было лгать, когда дело было сделано?
- Принц верит ему. - Марк задумчиво нахмурился.
- А ты?
- Любой человек может солгать даже не из-за очень серьезной причины. И Кюхелин может. Но я не думаю, что он лжет Овейну. Или Хайвелу. Он дал клятву во второй раз и так же верен ей, как и в первый. Но есть еще один вопрос, касающийся Кюхелина. Нет, даже два. Сказал ли он кому-нибудь то, что знал о Блери ап Рисе? И если бы он не солгал Хайвелу, который спас его и определил на почетную службу, то солгал ли бы он ради своего спасителя? Потому что уж если он и сказал кому, что узнал в Блери одного из убийц своего принца, то это был именно Хайвел, у которого было не больше причин, чем у самого Кюхелина, жаловать преступников, сидевших в засаде.
- Или кому-то из людей Хайвела, который вместе с Хайвелом выгонял Кадваладра из Середиджиона, чтобы отомстить за Анаравда, - продолжил его мысль Кадфаэль, - или кому-то, возмущенному тем, как нагло вел себя Блери на ужине у Овейна, угрожая ему и заступаясь за Кадваладра. Действительно, убит человек, вызывавший ненависть у многих. Неудивительно, что его так быстро настигла гибель здесь, в Эбере, где собралось столько народу. Но принц этого так не оставит.
- А мы ничего не можем поделать, - сказал Марк со вздохом. - Мы даже не можем заняться поисками девушки, пока я не выполню свое поручение.
- Но мы можем расспрашивать всех по дороге, - заметил Кадфаэль.
И они действительно расспрашивали всех встречных и наводили справки в каждой деревушке, мимо которой проезжали, о темноволосой валлийской девушке на чалой лошади. Одинокую всадницу на лошади из конюшен принца не могли не заметить. Однако шли часы, небо слегка затуманилось, затем прояснилось, и они приехали в Бангор после полудня, так и не услышав ни от кого ни слова о Хелед, дочери Мейриона.
Как только монахи, проехав по улицам города, приблизились к собору и представились архидиакону, их принял епископ Меуриг. По-видимому, все здесь совершалось быстро и без помпы, в отличие от заранее подготовленных пышных церемоний у епископа Жильбера. Потому что здесь все были на гораздо меньшем расстоянии от датских налетчиков и весьма разумно принимали меры на случай, если те прорвутся. К тому же Меуриг был валлийцем, он находился у себя дома и не считал нужным прибегать ко всяческим ухищрениям, с помощью которых Жильбер пытался укрепить свое положение. Возможно, поначалу он разочаровал своего принца, поддавшись давлению со стороны нормандцев и подчинившись Кентербери. Однако Меуриг был валлийцем до мозга костей, и он не отказался от сопротивления, а просто стал действовать более тонко. По крайней мере, он не показался Кадфаэлю человеком, способным пойти на компромисс и пожертвовать приверженностью к кельтской церкви без длительного и мужественного противодействия.
Епископ совсем не походил на своего собрата из святого Асафа. Жильбер был высоким, величественным, но за его аристократической аскетичной внешностью скрывалась тревога и неуверенность, а Меуриг был маленьким, кругленьким и суетливым, слегка взъерошенным человеком с проницательным взглядом. Говорил он много, но всегда по делу, а двигался стремительно, как собака, взявшая след. Епископу Бангора было за сорок. Кадфаэля с Марком провели в епископские покои и оставили наедине с хозяином. Меуриг не скрывал своего удовольствия по поводу их приезда. Он пришел в восторг от требника, который передал ему Марк, и видно было, что он знает толк в красивом шрифте. Епископ толстыми сильными пальцами осторожно, любовно переворачивал листы.
