— Договорились? — спросил богатырь. — Подписываешь наше соглашение?
— Договорились, — согласилась левая голова. — Я на Русь отныне не ходок. Хватит мне и своих краев. Я думаю, Добрыня, что мы с тобой без борозды обойдемся?
— Вы лично как хотите, — внезапно заявила правая голова, а я такой договор подписывать не буду!
— Почему? — в один голос взревели изумленные товарки.
— А меня такой договор унижает. Что мне теперь и прогуляться по Руси нельзя? Я попутешествовать люблю, а меня за прогулку невинную под меч богатырский?
Разгорелась свара. Хорошо, что Добрыня не упустил момент, когда обозленная правая голова скусила благоразумную левую и одуревший от боли Змей кинулся в драку. Пришлось тогда Добрыне поработать мечом! В нынешней же мирной ситуации упускать инициативу богатырю не хотелось.
— Хватит вам, — сказал он и головы, прекратив перепалку уставились на богатыря. — Дело я в ваших краях пытаю. Кто из вас знает дорогу до Поклон-горы?
Змей-Горыныч гулко загоготал в две глотки. Правая голова молчала, смотрела презрительно. Отсмеявшись, средняя голова сказала:
— Вот уж действительно — пойди туда не знаю куда. Как же ты в путь отправлялся, дорогу не выяснив?
— Шутки шутишь? — нахмурился богатырь. — Лучше скажи, знаешь дорогу или не знаешь? Мне с тобой лясы точить некогда, дело ждет!
Горыныч улыбнулся в две головы, а третья пожевала губамии сказала неприязненно и брюзгливо:
— Не знаю. И никто не знает. Тут рядом деревня есть, так ты поезжай и спроси. Может кто и подскажет что-то.
Не знал Добрыня, что именно к правой голове, пока две ее товарки спали, подкатилась с тайным договором лазутчица Кащея Бессмертного. Не знали о предательстве и две другие головы, а потому спокойно наблюдали, как богатырь садится на коня и отправляется в путь навстречу смертельной опасности.
Богатырь скрылся из виду и средняя голова неприязненно спросила правую:
— Что ж ты так? Человек к нам со всей душой… Подлая ты, неприветливая!
— А ну вас всех! — сказала правая голова и сунулась под крыло подремать. — Подумаешь, приятеля нашли!
Избу он нашел сразу. Добротностью своей выделялась изба Емели среди хибарок, рассыпавшихся по берегу озера.
Илья, пригнувшись, вошел в избу.
На печи лежал большой толстый мужик в красной рубахе и серых в полоску штанах. Закинув ногу на ногу, мужик разглядывал носок сафьянового сапога.
— Емеля здесь живет? — с порога спросил Муромец.
Толстяк, не торопясь, сел на печи, свесил ноги и внимательно оглядел богатыря. Закончив осмотр, мужик хмуро сказал: — Ну я Емеля. Чего тебе?
— Поговорить надо.
— Ты один? — зевая, спросил Емеля.
— Нет, со товарищами, — неизвестно зачем соврал Муромец.
— Вот между собой и поговорите, — заключил Емеля и принялся снова укладываться на печи.
— Ты бы встал, Емелюшка, — ласково посоветовал Муромец. — Не ровен час, придется тебе ночевать на печи, да под открытым небом.
— Это ты мне? — хозяина до того потрясло сказанное, что он снова сел на печи. — Это ты мне?
— Тебе, тебе, — терпеливо сказал Илья Иванович.
Полное лицо Емели от негодования стало красным, щеки затряслись и Муромец затревожился, чтобы хозяина удар не хватил.
— Шел бы ты по добру по здорову, — неприязненно молвил Емеля. — Хочется ведь здоровым уйти? Здоровьишко-то бережешь?
— А чего мне его беречь? — искренне удивился Муромец. У меня служба такая — не щадить живота своего.
Емеля поскользил по избе подозрительно добрым взглядом, остановил взгляд на прислоненной к стене жерди.
— Что ж, — покладисто согласился он. — Не хочешь добром и не надо.
Он что-то пошептал в кулак и неожиданно громко крикнул:
— А ну, дубинка, обломай ему бока!
В избе засверкали искры, жердь пошевелилась, нерешительно склонилась в сторону Муромца, покачалась и. бессильно упала в угол.
Рядом с упавшей жердью показалсь огромная замшелая щука.
Рыбина укоризненно поворотила острое рыло к Емеле и промолвила, широко разевая белую зубастую пасть:
— Окстись, Емелюшка! Годы мои не те, на богатырей с жердями бросаться. Пожалей старуху, ведь верой и правдой тебе двад, цать лет отслужила!
— Устала, матушка? — участливо спросил Муромец.
Щука поворотила рыло к богатырю.
— Вконец ирод измучал. Как словил меня в проруби, так и кончилась спокойная моя жизнь. То воды ему натаскай, то дров наруби, то сани за тридцать верст свези! — Щука выразительно вздохнула. — Дом построй, добра наноси, гвоздь последний и то мне забивать! Обленился, батюшка, до крайности. Да ты сам на него погляди! Где стать молодецкая? Жиром заплыл, живот ровно мошна у карася. По хозяйству палец о палец не ударит, все я отдуваюсь. И не поймет ирод, что мне на воздухе вредно! Марьюшка, жена его, что царских кровей, и та не выдержала. Лучше, говорит, за тридевять земель одной жить, чем в родимом царстве с ленивым боровом.
Емеля пытался что-то возразить, потом махнул рукой и снова залег на печи.
— Балуешь ты его! — укорил щуку Илья.
— Так ведь слово нами дано, — оправдывалась щука. — Нами дано, да не нам назад забирать. По волшебному укладу данное слово положено честно сполнять!
— Отдыхай, матушка, — ласково разрешил богатырь. — У нас с Емелей разговор один намечается. Ты, Емеля, как — поговорить желаешь или сначала силой помериться думаешь?
Емеля хмуро сплюнул и полез с печи, колыхая ожирелой статью.
— Чего там силой меряться, — встал он перед богатырем. — Давай разговоры разговаривать.
— Дорога к Поклон-горе тебе не знакома?
— Не знакома, — буркнул Емеля и глянул на щуку. — Может она знает?
Щука удобно расположилась в ушате с водой, окунула в студеную воду рыло и снова высунулась:
— Сведу я тебя, батюшка, с хорошим человеком. Слыхал про Симеона и его Летучий Корабль?
— Слыхал, — отозвался Илья. — Да думал, что сказки это.
— Самое что ни на есть самоделишная быль, — уверила щука. — Симеон-то сейчас по ту сторону обретается. Корабль свой летучий чинит. А уж грамотнее и более знающего, чем он, я и не ведаю.
Муромец оглядел избу. Емеля уже снова забрался на печь и трудно засыпал, подперев отвисшую щеку полной рукой.
Богатырь оглянулся на щуку.
— Что ж, — сказал он. — Веди меня к Симеону.
Солнце уже скрылось за горизонтом.
На проезжем тракте за темным полем скрипели запоздалые возы.
