Евгения Ниловна встала — тяжело, со стоном, — подошла ко мне почти вплотную и подняла на меня взгляд: изучающий, понимающий, пристальный, не знаю какой еще, что-то было в этом взгляде, чего я не смог бы определить при всем желании.
— Знал, — сказала она. — Знал, конечно, вы правы. Но я здесь ни при чем. Я же вам сказала: гений он, а не я. Я провела анализ в нашей лаборатории, да. Но не смогла точно определить… Тогда он… Это было весной, в марте…
— До того, как ему присудили премию.
— Да, за месяц. Он сказал: «Женя, вы просто не хотите мне говорить». «Ну что вы, Олег, — сказала я. — Я бы сказала, но я действительно не знаю. То есть знаю, как счетчик работает, знаю емкость, но это лишь непроградуированные биологические часы, вы должны понимать! Надо еще поставить показания в соответствие с каждым нашим выбором. Точно, а не приблизительно. Я не могу». «Ах, — сказал он, — всего-то? С этим я и сам справлюсь, это не генетика уже, а математика. Покажите, что у вас получилось».
— И вы показали.
— Да. Почему нет? Я была уверена, что если мне, биологу, не удалось, то ему, математику, — подавно.
— А он смог.
— Когда сообщили, что Олег отказался от французской премии и ушел из института, я поняла, что у него получилось. Позвонила ему — на городской-то квартире у него был телефон, — и он приехал. Мы всю ночь сидели за этим столом, он показывал мне свои вычисления, в которых я ничего не понимала, но в биологии-то я разбираюсь и могу сказать: он все сделал правильно.
— Он уже тогда знал…
— Приблизительно. Это невозможно рассчитать точно задолго до… Потому что есть неопределенность числа ежедневных решений. Там, конечно, тоже можно ориентироваться по сгущениям, по определенным рядам, Олег это умел, а я в математике не разбиралась… Но все равно: срок определяется тем точнее, чем ближе вы к нему подходите.
— Ну да, — сказал я, — сходящиеся ряды, естественно.
— Вот видите… Вам это понятно, мне — нет.
Мне хотелось задать ей вопрос, но я не решался. Старый человек. Женщина.
— Он и для меня рассчитал, — сказала Буданова с какой-то странной улыбкой — я ожидал, что это будет улыбка горечи, растерянности, а она улыбнулась как-то очень светло, радостно даже, будто рассчитал ей Парицкий еще полвека разумной человеческой жизни. — Но не сказал. То есть сказал только, что времени у меня еще много, особенно если я не буду суетиться и по каждой мелочи принимать жизненно важные решения. В общем: живи по-старушечьи, и протянешь еще лет десять. Так я это поняла.
— А вы…
— Я так и живу последнее время… Мало куда выхожу, мало кого вижу, все обо мне забыли, а после смерти Олега так и совсем… Счетчик, да. Но не только число принятых решений определяет, сколько мы будем жить. Болезни. Это от нас не зависит. Аварии. Несчастные случаи. Природные катастрофы… Господи, в мире столько всяких случайностей, в том числе нелепых, от которых зависит жизнь… И так часто жизнь одного человека зависит не от его собственного выбора, а от решений кого-то другого, о ком он никогда и не слышал. Пьяный водитель решил проехать на красный свет и врезался в другую машину. Сам отделался испугом, а человека убил. Кто в этой ситуации сделал выбор, важный для жизни? На чьей числовой оси оказалось сгущение простых чисел? Тот, кто погиб… он вообще в тот момент не принимал решений — ехал по правилам, думал о своем…
— Вы об этом говорили с Олегом Николаевичем?…
— Конечно. Об этом тоже. Видите ли, Петр Романович, чем больше я об этом думала, тем больше убеждала себя в том, что ген-счетчик вовсе и не важен… я имею в виду, не важен для определения даты смерти. Точнее, счетчик действительно ограничивает время, которое сможет прожить данный человек, оставаясь разумным существом, способным принимать решения. Он может жить и потом, но в растительном состоянии… инфаркт, инсульт, болезнь Альцгеймера… не знаю. Но может умереть и раньше, так и не успев сделать окончательный выбор… Вот я… Живу, да. Мой счетчик отсчитывает последние возможности, и я экономлю, я решаю только проблемы типа «накормить гостя ужином или только предложить чаю с печеньем» и так оттягиваю свой конец… К счастью — или к несчастью, не знаю, — серьезных болячек у меня нет, но…
— Получается, — сказал я, прервав, возможно, грубо, рассуждения Будановой, — получается, что если у человека смертельная болезнь — рак, к примеру, — а на счетчике у него еще есть место, то он может продлить себе жить, просто решив жить… если в нужное время, когда сойдутся какие-то числовые ряды, примет нужное решение? Заставит организм подчиниться?
— Да, конечно. Именно. Но нужно, чтобы на счетчике сошлись определенные ряды простых чисел… Олег этим занимался, у него наверняка остались какие-то расчеты.
— Наверняка, — повторил я. — Знаете, Евгения Ниловна, я пытался… попросил нашего участкового… у него сейчас ключ от квартиры Олега Николаевича. Не знаю, какие права у его бывшей жены…
— У Лены? Никаких, могу вам сказать точно. Олег купил эту квартиру уже после того, как они развелись, так что юридически она прав не имеет.
— Ну, хоть это не станет препятствием, — пробормотал я.
— Препятствием к чему?
— Компьютер Олега Николаевича, — пояснил я.
— Что это вам даст? — пожала плечами Буданова.
— Ряд простых чисел бесконечен. Олег Николаевич обязан был прийти к заключению о том, что человек, в принципе, бессмертен. Бессмертен…
— Бессмертие, — пробормотала Евгения Ниловна. — Тут бы свой век прожить… Знаете, что он отвечал на мои возражения? Я говорила ему: да, простых чисел бесконечное множество и число потенциальных решений тоже может быть бесконечно большим, и значит, бесконечно может продолжаться жизнь разумного существа. Животного — нет, растения тоже, а разумное создание способно, в принципе, жить вечно, и этим, в частности, человек отличается от неразумной природы… Но счетчик-то ограничен в объеме! Мало ли что в природе возможно в принципе? В принципе можно летать к звездам с субсветовыми скоростями, но нет такого горючего, чтобы разогнать звездолет — так какой прок от принципиальной возможности?
— Сегодня нет, а…
— Да-да, завтра придумают! Олег мне то же самое говорил. Мол, когда заполнится молекула-счетчик, тут же подключится другая, потом третья… И мы сможем прожить две жизни, три, десять… Только человек, не знакомый с генетикой, мог говорить такие вещи!
— Только человек, не знакомый с принципиальными отличиями электромагнитного и гравитационного полей, мог в середине прошлого века пытаться создать единую теорию поля!
