Тогда король поднялся и, обвив левой рукой стан дочери, воздел высоко вверх свою правую руку, чтобы здесь, перед своим сияющим троном, установленным в самом сердце Страны Эльфов, произнести могущественное заклинание. Чистым горловым голосом прочел он рифмованное заклятье, сплетенное из слов, которых Лиразель никогда прежде не слыхала, — какую-то древнюю магическую формулу, которая заставила Страну Эльфов отступить и отодвинуть свои границы подальше от границ Земли. Слова эти были услышаны всеми цветами, лепестки которых упивались их музыкой. Тягучая мелодия затопила луга, и весь дворец задрожал, затрепетал и вспыхнул еще более яркими красками. Заклинание понеслось над зачарованной страной к самым ее границам, так что даже заколдованный лес содрогнулся. А король эльфов все продолжал читать свое могучее заклятье, и вот уже среди безмятежных вершин Эльфийских гор зазвенели грозные пронзительные ноты и голубые пики заколебались и стали расплываться, словно на них вдруг наползла туманная дымка, подобная той, что жарким летом поднимается над сырыми торфяниками и зримо плывет в воздухе. Вся Страна Эльфов услышала и вся Страна Эльфов подчинилась магическому приказу.
Сам король эльфов вместе с дочерью исчезли, словно дым очагов, что плывет над песками Сахары и тает над войлочными палатками кочевников, унеслись прочь, словно сны на рассвете, рассеялись в воздухе, словно тучи на закате; и как ветер вместе с дымом, как ночь вслед за сновиденьями, как жара после заката — исчезла вместе с ними вся Страна Эльфов.
Так отступил зачарованный мир, оставив после себя лишь унылую равнину, наводящую тоску каменистую пустошь, голую расколдованную землю. Но столь быстро было прочитано это заклятье и столь поспешно подчинилась ему волшебная страна, что немало маленьких песенок, старинных воспоминаний, садов в цвету и кустов боярышника из памятных весен, подхваченных было стремительным отливом, оказались перенесены лишь на небольшое расстояние, так как слишком медленно двигались они на восток. Эльфийские лужайки обогнали их и исчезли, а затем и сумеречная граница опередила эти драгоценные фрагменты прошлого, навсегда оставив их среди грубых камней оголенного ландшафта.
Когда король эльфов прекратил читать свое заклинание, все, чего он желал, исполнилось. Так же бесшумно, как закатное небо меняет свой цвет с золотого на розовый или же становится из ярко-розового невыразительным и бесцветным, вся Страна Эльфов отхлынула от границы полей, в сумерках которой на протяжении многих и многих человеческих лет нет-нет, да встречались ее чудеса, и унеслась. Король эльфов снова утвердился на своем троне из туманов и льда, в котором спали заколдованные радуги, и снова усадил свою дочь Лиразель к себе на колени. Глубокий покой, который его заклинание нарушило, снова опустился на зачарованную страну. Глубокий, густой и тягучий, как полуденный сон, покой разлился над лугами, затопил цветы; и каждый стебелек, каждая сверкающая росой былинка чуть пригнулись, словно сама Природа шепнула им «Тише!» в минуты траура по внезапно погибшему миру, и прекрасные цветы продолжали дремать, не страшась ни ветров, ни прохладной осени. Далеко, до самых торфяников, где обитали бурые тролли, дотянулось спокойствие короля эльфов, заставившее застыть даже дым, что пластами повисал над их странными жилищами.
Под молчаливо склоненными ветвями усыпленных деревьев, на зеркальной воде, грезящей о неподвижности воздуха, где листья крупных кувшинок купались в спокойствии водоема, сидел на зеленом листе тролль Лурулу, как нарекли в Стране Эльфов того, кто ходил в Эрл с поручением короля. Он сидел, уставившись в воду, отражавшую дерзкое выражение, которое почему-то никак не исчезало с его лица. И он смотрел, смотрел и смотрел…
Ничто не шевелилось, ничто не менялось. Весь мир замер в оцепенении, так как спокоен и доволен был король. Рыцарь стражи взял меч «на плечо», а потом застыл на своем посту неподвижно, словно пустой доспех, владелец которого скончался столетия назад. А король все молчал, все сидел на троне, держа на коленях дочь, и его синие глаза застыли без движения, как те бледно-голубые вершины, что сквозь высокие окна освещали тронную залу дворца.
Король эльфов не шевелился и не стремился к переменам; он намеренно задержался в настоящем, подарившем ему удовлетворение желаний, и распространил свою волю по всем владениям к вящему благу Страны Эльфов. У него было то, что наш беспокойный, переменчивый мир так напряженно ищет и так редко находит, а найдя, должен тут же от этого отказаться. Король обрел ощущение довольства и сумел удержать его.
И пока Страна Эльфов спокойно дремала, над полями, которые мы хорошо знаем, пролетело десять лет.
Глава XVI
Орион убивает оленя
Да, в полях, которые мы знаем, прошло десять лет, и Орион подрос и выучился у Ота искусству охоты. Мальчик обладал теперь хитростью Трела и знал все леса, склоны и впадины лучше, чем другие мальчики умеют умножать и складывать числа. Он понимал их так, как некоторые люди умеют извлекать мысль из слов чужого языка и облекать ее в слова своей родной речи. При этом он почти ничего не знал о тех чудесах, что способны творить перо и чернила. Он не задумывался о способности написанных на бумаге слов сохранить на удивление грядущих поколений открытия и озарения давно умершего человека или рассказать о давно минувших событиях, словно голос, который говорит с нами из тьмы веков. Как они могут сберечь от тяжкой поступи лет множество хрупких вещей или донести до нас сквозь столетия даже песню, спетую на забытых холмах давно истлевшими устами. Да, маловато знал Орион о чернилах и бумаге, но зато легкий след косули на сухой земле был ясен для него даже три часа спустя, и мало такого могло случиться в лесу, чтобы он не узнал об этом событии по следам и приметам. Любые, даже самые тихие и таинственные звуки леса были наполнены для Ориона вполне определенным смыслом и значением, словно цифры для математика. По солнцу, по луне и направлению ветра Орион умел предсказать, какие птицы вскоре появятся в лесу, а определить, благоприятным или суровым будет наступающее время года, он мог лишь чуть позже, чем чувствовали сами лесные жители, которые, не владея человеческой логикой и не имея человеческой души, знают все же гораздо больше, чем мы.
Орион рос, познавая, впитывая в себя самый дух леса, и скоро уже входил под тенистый шатер ветвей, словно один из его коренных обитателей. И это удавалось Ориону в неполных четырнадцать лет, в то время как многие люди проживают целую жизнь и не могут войти в лес, не нарушив его сумрачного очарования, что чутко спит на лесных тропах. Человек часто позволяет ветру дуть себе в спину и шуршит листвой, наступает на сухие сучки, громко разговаривает, курит или просто идет тяжелой походкой, и тогда в ветвях начинают сердито верещать сварливые сойки, из кустов выпархивают испуганные голуби, кролики стремглав бросаются в безопасные норы, а все другие звери — их гораздо больше, чем человек может себе представить — бесшумно ускользают при его приближении глубже в чащу. Но Орион двигался в лесу так же ловко, как Трел, и ходил неслышной и легкой походкой охотника в мягких башмаках из оленьей кожи. И никто из лесных животных не слышал, как он подкрадывается к ним.
