Позади себя Фрейден услышал ужасающие мелодично журчащие звуки — смех, ликующие вскрики, булькание вина в глотках. Он не отважился обернуться, он мог смотреть только на Арену.
— Смотри! Смотри! — кричал Моро, колотя Барта по спине огузком человеческой руки. Фрейден почувствовал, как ком рвоты уже рвется наружу.
Теперь все жертвы визжали в агонии, все кнопки вдавлены. Искривленные болью лица застыли дьявольскими масками одержимости. Каждый решился продержаться дольше своего партнера, заставив того даровать минутный отдых в обмен на невысказанное обещание ответного самопожертвования.
Тут и там женщина или мужчина в конце концов уступали безмолвной просьбе и, отпустив свою кнопку, продолжали судорожно корчиться, пока тела напротив лежали неподвижно и расслабленно, в благословенном освобождении от мучительной боли. Но, избежав агонии, кто вернулся бы добровольно к пытке? Освободившиеся от мучения неумолимо продолжали давить на свои кнопки — потому что отпустить их означало вновь подвергнуть себя страданию. И в непомерной ауре боли не было больше чести, любви или милосердия — только мрачная решимость купить минуту покоя.
Преданные снова тянулись к своим кнопкам, испытывая ненависть столь же сильную, как и муку. Некоторые иногда отпускали кнопки, надеясь на новое минутное снисхождение в будущем. Но другие только сильнее скрежетали зубами в спазме ненависти. Это продолжалось снова и снова, тысячи вариаций одной отвратительной темы шока и мольбы, ненависти и надежды.
Фрейдену казалось, что каждая частица всеобщей агонии, каждый разряд тока проходят сквозь его собственный мозг и потроха. Он ответственен за это, лично, непосредственно, неизбежно, предельно ответственен. Он не мог просто так наблюдать. Он желал выпотрошить себя прямо на месте, выкрикнуть миру о своей ужасной вине, разорвать самого себя в клочья.
Барт резко отвернулся, не в силах больше выносить зрелище. И тогда он увидел Братьев, громоздящихся у него за спиной пирамидой непристойно корчащейся плоти.
Они Смеялись — омерзительным хриплым смехом насыщающихся гиен. Куски человеческого мяса падали со слюной из разинутых ртов на черные мантии. Большинство теребило тела рабынь так, как если бы те были неодушевленными предметами, простыми игрушками. Они до крови раздирали женскую кожу ногтями, оставляя жестокие багровые синяки в приступе садистской ярости. Некоторые ритмично мастурбировали под черными рясами — закатывая глаза, пожирая человеческое мясо и радостно кудахча.
Вновь дал знать о себе жестокий приступ рвоты. Желудок приплясывал почти у самых десен. До глубины души проникающие спазмы крутили внутренности. Он должен убраться отсюда, даже если его убьют за это, если разорвут на части. Он должен убраться!
Барт кубарем скатился с ложа, зажав рукой рот и удерживая блевотину только невероятным напряжением воли и мускулов.
Моро — его лицо побагровело от удовольствия, комок полупрожеванного мяса идиотски свисал с желтой губы — мельком посмотрел на Фрейдена, когда тот устремился к проходу, и проворчал:
— Брат Барт… Ты пропустишь лучшую часть… Куда ты?
— Толчок, — хрюкнул Фрейден сквозь пальцы, повернувшись спиной к Пророку Боли. — Мне нужно на толчок.
Моро собрался было что-то сказать, но Фрейден, срываясь в бег, уже был на середине коридора. Пророк, пожав плечами, вернулся к развлечению, моментально забыв все, кроме разворачивающегося перед ним спектакля.
Фрейден как сумасшедший пронесся по проходу, через выход из Павильона, дальше по сырому коридору и в конце концов оказался за пределами стадиона.
Приглушенные звуки с Арены вдарили по желудку, как вбивающий сваю копер. Барт прислонился к стене, согнулся пополам, и его вырвало. Он тужился до тех пор, пока желудок не превратился в пульсирующий комок боли, колотящийся о ребра, пока остаточное изображение не потускнело на сетчатке глаза, пока он не почувствовал себя так, словно выблевал из нутра всю эту гнусную планету.
Несущиеся со стадиона звуки в конце концов испепелили бездонную тошноту и наполнили Барта милосердной жгучей яростью.
Какой рутиной может стать террор после десяти дней сумасшедшего погрома! Видно уже по тому, что Барт в состоянии наблюдать за вереницей грузовиков, с грохотом въезжавших через главные ворота и, пересекая двор, сворачивавших за здание самого Дворца к вечно переполненным камерам под стадионом. Барт испытывал при этом лишь поверхностные приступы сожаления. И только мгновенный спазм отвращения к самому себе — он увидел, как сгрудившиеся в одной машине обнаженные, перепуганные люди долго и пристально таращатся на него, когда грузовик проехал почти вплотную.
Фрейден окинул взглядом просторный внутренний двор. Киллеры гнали группки женщин, рабов, мясных Животных. У стены тренировался взвод молодых кадетов. С бойни доносились приглушенные крики. Тут и там брел кто-то из Братьев со своей свитой, основательно нагрузившись омнидрином. Никто, казалось, не обращал ни малейшего внимания на нескончаемую череду грузовиков, доставлявших свой страшный груз к стадиону. Обычное дело. Несколько сотен Братьев являлись, как правило, к зрелищу, но повседневная работа по изобретению, сводящих с ума, бескровных — Моро тщательно следил за этим — пыток уже не совершалось, как прежде, в атмосфере гротескного карнавала. Странное, сверхъестественное ощущение конвейерной линии возникало от всего этого, когда жертв непрерывным потоком свозили к стадиону, пытали и потом словно стадо гнали через двор в обширную систему темниц. Конвейер для производства сумасшедших…
По большей части Фрейдену удавалось уклоняться от созерцания самих пыток, особенно когда они превратились в устоявшуюся рутину. Также избегал он и посещения темниц со множеством содержавшихся там безумцев. Когда Моро настойчиво понуждал его взяться за надзор над началом обескровливания сумасшедших и извлечением из их крови омнидрина, он сумел найти отговорку, сказав Пророку, что нет смысла начинать этот процесс, пока у них не накопится по крайней мере три тысячи шизофреников.
А к тому времени Брат Барт уже давно бы исчез. Для Фрейдена работа во Дворце закончилась. Безумная вакханалия стала обыденностью, Братство Боли глубоко подсело на омнидрине. Когда Брат Барт, а с ним и запас дури исчезнут, одно будет питать другое. В страстной жажде вернуть себе источник наркоты, Братья только усилят истязания, раздувая пламя праведного гнева. К тому же погром принес неожиданные дивиденды: с головой уйдя в изобретение пыток, Моро, казалось, фактически игнорировал рассказы о нападениях на поместья, о засадах на отряды Киллеров, не придавая им значения как абсолютно не связанным между собой и, возможно, преувеличенным происшествиям.
