— Что случилось? В чем дело? — спросил я, ни к кому конкретно не обращаясь. Я не ожидал ответа, но неожиданно получил его от сенатора:
— Ничего. Он только вошел через парадный вход. Бегли, дежуривший в холле, узнал его и повел его в мою комнату. Он постучал условным кодом — и я открыл ему. Он вошел и потерял сознание.
Я глядел на его пальто, нащупывая слабый пульс.
Его одежда совершенно сухая. А на дворе льет как из ведра. Даже если он приехал в такси, как он сумел дойти до дома, не намочив даже волос?
— Это и я желал бы узнать, — проворчал один из мужчин.
— Да, иногда происходят странные вещи, — пробормотал кто-то.
— Чертовски странные. — Я отпустил руку лежавшего и открыл свой чемоданчик.
После краткого осмотра я выпрямился.
— Он не ранен. Ушибов или сотрясения мозга я тоже не обнаружил. Либо он потерял сознание от шока — что, судя по его пульсу и сердцебиению, представляется маловероятным, или, что скорее всего, он напичкан наркотиками. Но я не могу даже представить себе, какой препарат ему введен.
Я приподнял его веко. Глаз казался обычным, зрачки не были ни расширены, ни сокращены.
Пока я пребывал в недоумении, мой пациент внезапно открыл глаза. На мгновение он обвел все вокруг осмысленным взором и его взгляд остановился на мне. Я спросил негромким голосом:
— Как вы себя чувствуете?
— Я не знаю.
— Вы представляете, где вы находитесь?
— Естественно. — Он сделал попытку сесть; это ему удалось.
— Как ваше имя? — продолжал я расспросы.
— Юлиан Фландерс. — Он улыбнулся и добавил: — А кто же еще?
Тут вмешался сенатор, спросив:
— Как вы прошли сюда, оставшись сухим?
Легкое выражение беспокойства отразилось на его лице.
— Я не знаю.
Подошел мужчина, которого я знал как важную шишку в государственном аппарате:
— Когда вы покинули Индию, Фландерс?
— Не знаю.
— Амнезия, — сказал я, понизив голос. — Частичная афазия.
«Важная шишка» тронул меня за руку:
— Послушайте, Редер! Можете ли вы дать заключение о возможности забрать его отсюда? Это можно сделать?
— Я не знаю, — ответил я. — Во всяком случае, не сейчас. Его состояние не позволяет. Сердцебиение так далеко от нормы, что опасно даже расспрашивать его о чем-либо. Я думаю дать ему успокоительное, — сказал я строгим тоном и, склонившись над своим чемоданчиком, начал готовить инъекцию.
— Ему надо будет отдохнуть несколько часов. Возможно после этого мы сможем расспросить его. Он может, конечно, выйти из этого состояния, и память его восстановиться, но все зависит от того, выдержит ли сердце, — продолжал объяснять я ситуацию.
Я сделал ему укол. Тяжелое дыхание Фландерса немного успокоилось, пульс также стал немного лучше, но его частота оставалась опасно высокой.
У доктора свои права. Я дал указание убраться всем из комнаты, за исключением начальника секретной службы, и попросил сенатора подняться наверх и прилечь на мою кровать; я останусь с Фландерсом. Понемногу в доме все затихло. Я присел возле Фландерса и, чтобы убить время до рассвета, курил и размышлял. Он спал до утра, тяжело дыша, и во сне ни разу не пошевелился. Я понимал, как странен был его сон; обычно в течение ночи даже те, кто хвалится, что спит как медведь в берлоге, переворачивается с боку на бок пару десятков раз. Фландерс же не шелохнулся ни разу. Если бы не хриплое дыхание и равномерное биение сердца, которое я отчетливо слышал через стетоскоп, можно было бы подумать, что передо мной лежит труп.
Было бы бесполезной тратой времени описывать события следующих нескольких дней. Важные шишки приходили и уходили. Так прошли среда, четверг, пятница. Я отметил в истории болезни отсутствие изменений. Фландерс пришел в себя совершенно неожиданно. Он помнил, как его зовут, отвечал на простые вопросы, относящиеся к его прошлой жизни, узнал жену, когда агент в штатском тайно провел ее в дом, поинтересовался, как дети. Но как только кто-либо спрашивал его о том, что случилось с того дня, как он покинул этот дом с секретным пакетом, который следовало нелегально доставить в Индию, реакция была одной и той же: выражение полной растерянности, учащение дыхания и выдавленное «Я не помню.»
В субботу утром меня вызвал сенатор.
— Редер, вас желает видеть Шеф, он внизу, — сказал он мне, на что я сердито ответил:
— Я не могу оставить своего пациента.
Сенатор, казалось, был недоволен моим ответом.
— Знаете, насколько я могу судить, нет никаких причин, требующих, чтобы вы оставались с ним дальше. В роли сиделки могу побыть и я.
Он дружески толкнул меня.
— Давай, Док. Полагаю, это важно.
Расположенный внизу зал совещаний был тщательно изолирован от внешнего мира. Естественно, на это были свои причины. Но это всегда раздражало меня. Здесь шла речь о секретах, ради обладания которыми правительства двадцати государств лишились бы части своих плутониевых запасов. Когда я вошел, охранник у двери тщательно запер за мной дверь. Я огляделся.
За столом сидели несколько мужчин. Кое-кого из них я знал по имени, остальных по их репутации или по фотографиях в журналах. Человек, восседавший во главе стола, который, казалось, распоряжался здесь, был одним из руководителей ФБР. Он заговорил со мной первым.
— Садитесь, доктор Редер, — вежливо произнес он. — Что вы можете рассказать нам о мистере Фландерсе?
Я пододвинул стул, сел и кратко изложил им все, что мне было известно. Я старался быть предельно откровенным, признавшись, что происходящее озадачило меня. Когда я завершил свой отчет, Шеф прочистил горло и поглядел на остальных.
— Я только хотел бы добавить, — ненавязчивым тоном произнес он, — что не вижу нужды в том, чтобы привлечь еще кого-либо для медицинских консультаций. — Он откашлялся. — Доктор Редер, по моему мнению, один из лучших специалистов в Соединенных Штатах, и никто из вас не мог бы не признать, что пригласить кого-либо извне совершенно невозможно.
Он перевел взгляд на меня.
— Существует ли хоть минимальный шанс, что к мистеру Фландерсу возвратится память и в ближайшие несколько дней он сможет говорить? — спросил он прямо. — Я могу сказать вам, доктор, что случай с Фландерсом следует толковать в более широком значении. Если вам удастся вернуть ему память и возможность говорить, может быть, удастся предотвратить гигантскую военную катастрофу. Это важнее, чем здоровье Фландерса.
Последняя фраза мне не понравилась. Как она не пришлась бы по вкусу любому другому врачу. В то же время я сознавал, что Шеф сказал именно то, что он хотел сказать. Холодная война, в которой с переменным успехом участвовала Америка в продолжении последних двадцати двух лет, последнее время несколько потеплела, что привело к сокращению военных расходов. Главные солдаты в этой войне не были одеты в мундиры и не таскали с собой базуки и минометы; подобно Фландерсу, они плели и распутывали нити интриг. Фландерс отнюдь не был пешкой в этой игре; в тайной иерархии его ранг соответствовал по крайней мере армейскому званию бригадного генерала, если бы существовал способ установить это. Я понимал, насколько отчаянным должно быть положение.
