— Действуют, — доктор прижал палец к губам, прислушался к бурчанию в животе и продолжил. — Он может вызвать резонансные вибрации в клетках желудка и кишечника. Жуткая штука — как будто всё внутри скручивает. А если луч сильный, то лопаются сосуды внутри. Человек просто исходит на месте кровавым поносом — как будто задница взрывается кровью. Так он убивал полицейских, которые обложили монастырь… где была твоя мама. Ну ты знаешь, что там было.
— Вы очень негуманно обошлись с хомячком, — строго сказала Биси. Мама обычно рассказывала историю её зачатия вместо сказки на ночь: Биси её всегда просила об этом, надеясь, что от страшных рассказов у неё возникнет какая-нибудь психологическая травма, ну хоть малюсенькая. Ничего не вышло, но хомячка было жалко.
— Да, нехорошо получилось, — признал доктор Джихад. — Но чего ещё ждать от этих ребят? Их вообще-то готовили к существованию в постъядерном мире. В частности, прививали желание и способность трахать всё, что движется: это могло оказаться решающим преимуществом… Чего ты так смотришь на тарелку?
— Можно мне ещё одну такую сосиску, но не с горчицей, а с кетчупом? — вежливо попросила Биси. — Я ужасно голодная, а разговор такой длинный.
— Смотри, ты всё-таки после операции, побереги желудок… Хотя, — доктор махнул рукой, — если бомба всё-таки взорвётся, всё это будет без разницы. Так что наворачивай, не стесняйся.
— Кстати, я случайно не ваша дочь? — с надеждой спросила Биси. Зелёный Человек ей нравился, она не отказалась бы от такого отца. Главное же было то, что наличие папы помогло бы в развитии комплекса Электры, который полагается иметь каждой американской девочке. В крайнем случае, папа мог бы её изнасиловать — это было бы здорово: тогда их обоих отправили бы в какую-нибудь замечательную психиатрическую больницу, к святому Витту или святому Христофору…
Гейдар Джихад покачал головой.
— Увы, нет. Ты очень миленькая и я хотел бы такую дочь, — галантно сказал он, — но твоя мама не в моём вкусе: по мне так ножки очень украшают девочку. К тому же я сам появился в результате изнасилования, а я не люблю римейков. И, в конце концов, он не позволил бы мне развлекаться таким образом. Когда этот тип ходил по земле на своих двоих, он успел наделать всяких дел, при этом не переставая быть высокоморальной скотиной.
Это тоже не удивило Биси. В школе ей уже объяснили, что всё зло на Земле исходит от белых гетеросексуальных мужчин, в особенности высокоморальных. Судя по всему, загадочный он когда-то был одним из них. Интересно, как он попал в живот Зелёному Человеку?
— Ладно, — сказала она. — Что будем делать дальше?
— Ты мне нравишься… э-э, нет, не в том смысле, — быстро сказал доктор Джихад, заметив, что девочка принялась расстёгивать пуговички на платьице. — Я не собираюсь тебя насиловать, уж извини, я человек старых правил. Я имею в виду, что мне не хочется, чтобы ты умерла. К тому же мне может понадобиться сообщник, который знает о моей проблеме. Я не очень-то доверяю этому парню внутри. Поэтому… — доктор схватился за живот. — Кажется, он возвращается. Он не должен тебя видеть. Я зажмурюсь, а ты беги! Быстро!
Биси не нужно было повторять дважды. Она схватила последнюю сосиску и бросилась к двери.
— Дерьмо, — с чувством сказал Рой. — Ненавижу такие дни.
Он не ошибался. Вокруг было дерьмо, много дерьма.
Рой Бэксайд находился в Центре Современного Искусства, куда его закинул звонок шефа, давшего трудное задание: найди Люси Уисли, которая то ли потерялась, то ли убежала — во всяком случае, исчезла. Неизвестно было даже, находится ли она на территории Центра. Рой в этом сильно сомневался. По его мнению, нормальный человек предпочёл бы тюрьму. Впрочем, кто разберёт этих женщин.
Его путешествие по экспозициям нельзя было назвать ни удачным, ни приятным. Служители воспринимали его полицейский значок и расспросы как неудачный перфоманс, а его самого принимали за современного художника, аллегорически протестующего против полицейского произвола. Тем не менее, один из них припомнил, что женщина, похожая на Люси, вроде бы проходила мимо — кажется, она искала место с какашками.
Теперь несчастный Рой бродил среди художественно оформленных фекалий.
Сначала он наступил на одно произведение искусства, потом измазал локоть о другое. Дальше он чуть было не попал под извержение гигантской генетически модифицированной слонихи, испражняющейся бюстами великих политических деятелей: в него попал катых с лицом Мартина Лютера Кинга. После этого его занесло в зал, где выставлялись природоохранительные объекты из экологически чистых выделений редких и исчезающих видов животных. От тамошней атмосферы у посетителей резало глаза, и им выдавали респираторы. Он взял один, и ему стало легче.
Кроме того, ему мешали мухи. Они садились на лицо, лезли в рот, и вообще вели себя безответственно и не внушали доверия.
Несколько раз он натыкался на хепенинги и перфомансы, исторгавшие у него рвотные позывы. Рой знал, что это свидетельствует лишь о его нетолерантности и внутренних проблемах, но ничего не мог с собой поделать — от некоторых смелых художественных жестов его буквально выворачивало наизнанку.
Наконец, совершенно обессилевший, он присел на относительно чистый участок пола возле макета статуи Свободы, покрашенного в цвет маренго, почему-то без ноги. Вместо второй ноги торчала жёлтая кость.
Рой посмотрел на неё грустно и с каким-то недоумением, потом зажмурился, не в силах выносить окружающий мир.
— Ты отвергаешь реальность, — раздалось у него над головой. — Это инфантильный жест, говорящий о твоей слабости, комплексах и кризисе идентичности.
Бэксайд поднял глаза вверх и ошеломлённо застыл с открытым ртом. Говорила статуя.
— Простите, мэм, — выдавил он из себя и попытался подняться.
— Сиди, сиди, — статуя сделала повелительный жест. — Отдыхай. Скоро тебе понадобится вся твоя сила, воин Света.
— Что? — Рой сжал голову руками, не в силах справиться с чувствами. — Чего от меня все хотят? Я просто коп, и я, чёрт возьми, не понимаю, что происходит! Кто-нибудь может это мне объяснить?
— Посмотри на меня, — сказала женщина, мягко, но властно.
Рой недовольно поднял взгляд — и застыл на месте.
Два глаза уперлись в лицо молодому полицейскому. Левый — пустой и черный, как узкое игольное ухо, как выход в бездонный колодец абсолютной ответственности, и правый, с золотою искрой на дне, проницающий любого до дна души светом безграничного доверия.
