Владимир Михановский - Гостиница «Сигма»

— Какой путь ведет на поверхность? — спросил Крон.

— Небо далеко… До него не добраться, поверь мне, малыш, — сказал старик. — Я тоже когда-то мечтал посмотреть на него. Раньше людей на Земле было мало. И они жили под открытым небом. И чувствовали себя счастливыми. Но болезнь развивалась…

— Какая болезнь?

— А, я не объяснил тебе. Сам я понял это давно. Видишь ли, малыш, жизнь сама по себе — это аномалия, понимаешь? Отклонение от нормы. Я бы сказал, что жизнь — это болезнь материи. Поначалу эта болезнь поразила лишь поверхность нашей планеты, но время шло, и болезнь развивалась вглубь. Теперь она глубоко въелась в грудь планеты, проела ее насквозь: ведь Земля теперь — это сплошной клубок жизни. Но мало этого — человек переселяется на другие планеты. Таков, видимо, закон этого странного и удивительного явления — жизни. Кто знает? Может быть, где-то и обитают более разумные существа. И более человечные. Не такие, как человек.

Крон мог бы возразить старику. Рассказать об Учителе, о его мечте — уничтожить позорный Третий ярус и вернуть людям их достоинство. Но Крон промолчал. Слишком большая ответственность — перед всеми, кто остался там, — легла на его хрупкие плечи, и он не имел права рисковать. Кажется, его собеседник — не тот человек, кто мог бы стать его единомышленником. Но такие люди, как Учитель, еще встретятся. Не могут не встретиться! Им он расскажет все, и они вместе решат, с чего начать.

Но сначала нужно увидеть небо. И солнце…

— Небо видят только избранные, — устало произнес старик.

— Но почему? Разве небо не принадлежит всем?

— Ты молод и глуп, — строго сказал старик. — Если человек увидит небо, разве захочет он жить под землей?

— Скажи, отец, есть же все-таки путь наверх?

— Ну, уж если тебе собственная жизнь не дорога…

И старик рассказал Крону о последнем кордоне, о ловушках и опасностях, подстерегающих отважного, который вздумал бы пробиться наверх.

— Но я не слышал о таких смельчаках, — грустно покачал головой старик. — Наверно, ловушки заржавели в бездействии. Нет. Нет теперь настоящих людей!..

…Крон, постигший азы науки бесстрашия, сумел преодолеть все. Возможно, его принимали за избранного — жителя Первого яруса, — настолько уверенно он держался. И вряд ли кто-нибудь догадывался, как отчаянно колотилось при этом маленькое сердце.

Огромные дома-утесы вблизи напоминали медовые соты. В воздухе носились летательные аппараты. Дома уступами сбегали вниз, и на каждом уступе копошились люди-муравьи, счастливые первоярусники.

Кто-то ласково коснулся его щек. «Ветер», — вспомнил Крон. Он поднял глаза. Ненавистного потолка над ним не было. Высоко, насколько хватало глаз, раскинулся ослепительный голубой шатер. Белые облака неторопливо шествовали к горизонту, иззубренному пиками домов. Рассветный пожар пылал на востоке так же безмятежно и раскованно, как тысячу лет назад.

А Крон все смотрел, смотрел не отрываясь на синее переливающееся, бездонное… В этот миг он понял, что человек не может без неба.

За городом, в пятнадцати минутах езды электричкой, помещался Музей звездоплавания. Прямо под открытым небом стояли ракеты, намертво прикованные к железобетонным постаментам. Одни из них были нацелены в зенит и, казалось, ждали лишь стартового сигнала, чтобы взмыть ввысь, в переливающееся небо. Другие корабли лежали на боку, почти скрытые буйно разросшейся зеленью. Если входной люк помещался высоко, к нему услужливо вела лесенка. Забравшись внутрь, посетитель мог ознакомиться с тем, как жили, на каких кораблях летали пятьдесят, или сто, или двести лет назад. Лучшим экскурсоводом, которого больше всего любили посетители, приезжавшие сюда со всех концов земного шара, был бессменный директор музея Антон Петрович Сорокин. Смуглый и худощавый, он выглядел, пожалуй, моложе своих пятидесяти. Под его началом, кроме многочисленных роботов, находился в настоящее время целый штат — сорок пять слушателей Звездной академии. В основном это были студентки-старшекурсницы исторического факультета, которые проходили в музее преддипломную практику. Работы хватало всем. Ведь сюда приезжали из отдаленнейших уголков земного шара.

Когда очередная ракета возвращалась из дальнего рейса, на Земле протекали, как правило, десятки лет со дня ее старта. Техника за это время продвигалась далеко вперед, люди изобретали более совершенное топливо для ракетных двигателей, в соответствии с этим совершенно менялись конструкции звездных кораблей, и поэтому возвратившийся из полета корабль оказывался безнадежно устаревшим. Да и самих вновь прибывших астронавтов люди Земли подчас понимали не без труда. Земляне со скрытым удивлением разглядывали странную, известную лишь по старым книгам, одежду пришельцев, их неуклюжие, допотопные корабли. Звездолеты, как правило, отправлялись в музей, а космонавты вливались в человеческое общество, и щедрое участие землян быстро растапливало некоторый холодок отчужденности пришельцев.

К музею со стороны вокзала вела неширокая аллея. Красавцы клены, уже тронутые осенью, шелестели под резкими порывами холодного сентябрьского ветра. Антон Петрович поплотнее запахнул крылатку и, бросив взгляд на часы, прибавил шаг: было без трех минут девять. На скамейке возле ворот сидел человек. «Вероятно, ранний посетитель ждет открытия музея», — решил Антон Петрович. Когда он поравнялся с сидящим, человек встал и, вежливо приподняв шляпу, спросил:

— Простите, вы директор музея?

— Я.

— Прекрасно! Очень рад. Я много наслышан о вас, дорогой Антон Петрович.

— Очень приятно. — Антон Петрович едва не охнул от железного рукопожатия гостя.

— Позвольте представиться, — улыбнулся посетитель. — Джордж Стреттон, инженер-конструктор Эдинбургского полигона. Мне бы хотелось ознакомиться со звездолетом капитана Рамо. Меня интересует схема управления кораблем. Вот мои бумаги…

— Что ж, прошу, — сказал Антон Петрович, распахивая дверь.

Широко шагая, гость рассказывал что-то о работе Эдинбургского астроцентра, о том, как он добирался до музея. В его оглушительном басе Антону Петровичу почудилось что-то нарочитое, искусственное, но что именно — он никак не мог разобрать. Лицо посетителя и вся его фигура дышали здоровьем.

— Ты что, Роб? — Эта реплика директора относилась к огромной шарообразной фигуре, преградившей Стреттону вход.

В ответ на вопрос робот пробурчал что-то маловразумительное. Его глаза-фотоэлементы были направлены на раннего посетителя.

— Что с тобой? — изумился Антон Петрович. — Отправляйся-ка на Мельхиоровую площадку и приведи ее в порядок. Немедленно, — добавил он, увидя, что робот почему-то колеблется.