— Ретрансляция сигналов. Ты… ты будешь его… рупором. Рупор… — повторила она задумчиво. — Ага. Ты — Рупор, теперь это твое имя. Его устраивает… гм, интенсивность генерируемых тобою звуковых волн. Ты будешь создавать… выдавать… выдавать оповещения, понял?
— Нет, — сказал Ян.
— Что тебе непонятно? — Багир дернула Яна за волосы. — У тебя сильный голос. Если нужно что-то объя, вить, я или другой бригадир скажем тебе, а ты будешь вопить на все Бра. Тебе свезло, черномазый, просто свезло…
Тележка по имени Елена Прекрасная подкатила к Омнибосу. Нецки закончил утренний туалет, пан взобрался на тележку. Его пленка опять засветилась.
— Пусть мужчины выгребут то, что не сгорело, все оставшиеся кости из газового барака, — перевела Багир. — Пан хочет, чтобы костяную пыль собрали в мешки.
Рупор встал посреди дороги и прокричал приказ. Омнибос, оседлавший Елену Прекрасную, находился рядом, и мальчик очень старался — его звонкий голос разнесся по всему Бра. Потом бригадиры прошли по поселению, согнали самых здоровых мужчин, раздали им сдутые пузыри чинке и отправили в газовый барак.
Вечерами висевшая над землей мутная пелена густела, звуки вязли и умирали в ней, не успевая выйти изо рта. Ян старался, кричал во всю глотку: «Пятеро сильных мужчин на поле костей! Надо набить еще десять мешков!» — и, послушные его крику, темные фигуры брели сквозь туман к полю, куда из газового барака выгребали останки сожженных, брели, чтобы набить костяной пылью, пеплом и золой пузыри чинке. С прибытием Омнибоса в Бра здесь началась бурная деятельность. На следующее утро приползла грузовая гусеница, и пузыри отправили неизвестно куда.
Вечером, когда уставший кричать Рупор вместе с Нецки ел похлебку в сарае, старик объяснил, что тележкину жижу можно пить после того, как она остынет. Ян содрогнулся от омерзения и сказал, что он этого делать ни за что не будет, а Нецки, потрясая посохом, прокричал в ответ:
— Пойло мутит разум и сжигает желудок!
То, что тележкина жижа мутит разум, мальчик понял по глазам вошедшей Багир. В сарае было темно, лишь в углу светилась тусклая маслянистая поверхность подстывшей жижи да ободья колес Елены Прекрасной еле заметно мерцали. Ян, доев похлебку, собирался лечь спать, когда ввалившаяся бригадир схватила его за волосы и принялась колотить лбом о пол.
— Почему я не могу убить тебя?! — шипела она. — Ты должен был попасть в газовый барак, так почему ты жив?
— Пот и пепел! — вскричал Нецки и замахнулся на Багир палкой, но бригадир, вскочив, так ударила его кулаком в грудь, что старик упал. Что-то бормоча, он отполз под стенку и затих там.
Багир чашкой зачерпнула жижу прямо из лужи, отпила, сплюнула попавшую в рот траву.
— Тебе повезло, но ненадолго, Рупор. Такие, как ты, долго не живут. Я позабочусь об этом. — Она еще раз ударила Яна и, покачиваясь, вышла.
Снаружи, со стороны газового барака, донесся протяжный басовитый звук. Рупор лежал в темноте, боясь пошевелиться, хлюпая окровавленным носом. Что-то потерлось о его голову, вздрогнув, он оглянулся. Мерцающие ободья тележки были совсем рядом. С тихим шелестом Елена откатилась к стене. Ян, осторожно прикоснувшись к волосам, ощутил на них теплую слизь. Задохнувшись от страха, он стал хватать траву с пола и вытирать ею голову. Нецки произнес изменившимся голосом:
— Какой странный симбиоз. Когда-то я полагал, что тележки — выведенные панами биороботы, но потом узнал, в чем дело. Они аморфны. Паны упаковывают их в сетки, чтобы придать удобную форму, чтобы на них можно было ездить. И приделывают им колеса. Тела тележек очень чувствительны, остается только обучить их. Это как с лошадьми. Ты знаешь, что такое лошади, Ян? Укол шпорой в левый бок, укол в правый, натяжение поводьев, и лошадь шла туда, куда ты хотел.
— Она намазала мне голову своей жижей! — прошептал Рупор. — Зачем она меня намазала? Ты говорил, жижа жжет. Она сожжет мне всю голову?
— Кожу? Нет, вряд ли. Вот слизистая хуже сопротивляется ей. Жижа не попала тебе в нос? «Выжигает» — я имел в виду другое. Она не просто пьянит, она нарушает нейронные связи.
Утром Рупор обнаружил, что полысел. Череп стал гладким, как полированное черное дерево, и мальчик долго с недоумением тер ладонями затылок. Нецки, расхаживая по сараю и разбрасывая палкой траву, произнес:
— Елена Прекрасная полюбила Чернояна.
— Почему полюбила? — удивился Ян.
— Елена увидела, как Злобагир рвет волосы Чернояна, решила помочь ему. По-своему.
У насеста, пока Нецки чистил Омнибоса, Рупор стоял в ожидании приказов. Возле набитых костяной пылью пузырей собрались мужчины и несколько самых сильных женщин. Подошли бригадиры с Багир во главе, но Ян на них не обратил внимания — задрав голову, он смотрел вверх, где, овеваемые мутными потоками, в сторону города плыли чинке. Роговые панцири накрывали раздутые изумрудные брюха, сквозь полупрозрачную оболочку виднелись темные внутренности, по бокам свисали толстые, шевелящиеся на ветру отростки. На отростках болтались воздушные пузыри. Рупор стоял и смотрел, разинув рот, пока Багир не стукнула его в живот. Мальчик разинул рот еще шире, упал на колени, пытаясь вздохнуть. Бригадир спросила: «Куда делись твои волосы?» — и отошла, потирая руки.
Сзади донесся тонкий писк, все обернулись — сквозь туман к ним ползла гусеница. Между выдвинутыми до предела бритвенными пластинами стояли те, кого в Бра прислали из поселения Гор.
Прошелестев колесами, Елена Прекрасная остановилась рядом с Рупором. Нецки чистил неподвижного Омнибоса, бригадиры и поселенцы рассматривали гусеницу. Наклонившись к тележке, мальчик прошептал:
— Спасибо.
Елена качнулась и покатила к очищенному от налета пану.
За пластинами бритвенного периметра находились в основном старики, но когда гусеница проползла дальше, Ян увидел, что вся ее задняя часть заполнена детьми. Услышав громкое сопение, Рупор покосился на Багир. Та стояла рядом, тяжело дыша, и, не моргая, смотрела на детей.
Рупор бочком, стараясь не шуметь, отошел от нее и остановился возле пузырей. Наполняющую их костную пыль последние пару дней спешно собирали согнанные со всего Бра поселенцы. Работа была несложная, но кропотливая — некоторые кости не сгорали, их приходилось выбирать из пыли, чтоб не попали в пузыри.
Стоя на безопасном расстоянии от Багир, Ян наблюдал за ее лицом. Когда гусеница подползла к газовому бараку и, накренившись, втянула в себя часть пластины, чувства переполнили женщину. Багир всем телом подалась вперед и сжала кулаки. Глаза ее, почти вылезшие из орбит, впились в детей, которых гусеница сбрасывала в барак. Губы разжались, Багир что-то прошептала.
