- Что им нужно: выкуп, секреты, молчание? - перебил Стилл.
- Молчание полезно всем. Выкупа не требуется. "Террористическая организация борцов за грядущее" сама заплатит каждому из вас за подпись под манифестом.
- Манифестом? - удивился профессор О'Скара.
- Под манифестом против всех видов бомб, грозящих лишить человечество будущего.
- Каких же именно? - попросил уточнения О'Скара.
- Ядерных и белковых, - невозмутимо ответил Смит.
- А это что еще за чертовщина: "белковая бомба"? - спросил доктор Стилл.
- Вас собрали здесь вместе, трех виднейших ученых, чье слово отзовется на всех континентах. Не сомневаюсь в вашей общей готовности протестовать против ядерной гибели мира. Но ныне этого мало. Надо заботиться о грядущих поколениях, которым грозит "белковая бомба"...
- Чем грозит? Чем? - перебили американца.
- Спросите своего коллегу академика Анисимова, отца "белковой бомбы", чьи усилия грозят наводнить мир искусственной пищей, которая породит в третьем и последующих поколениях уродов, обреченных на вырождение. И если академик Анисимов, отбросив личные интересы, выступит с вами совместно, то я с гордостью пожму ваши руки, вручив вам обещанные чеки.
- Что за невероятное предложение! - воскликнул О'Скара.
Вмешался Анисимов:
- Прежде всего я должен представить вам этого негодяя, так называемого журналиста Генри Смита, которому приказано любой ценой добиться закрытия Города-лаборатории в Антарктиде, занятого проблемами ликвидации голода в мире. Он не постеснялся извратить выводы Особой комиссии ООН, посланной туда и погибшей при загадочных обстоятельствах. Представить себе связь между ядерной угрозой и искусственной пищей просто нонсенс!
- Но вы, академик, против ядерных бомб? - перебил Смит.
- Конечно.
- Так почему вы не хотите поступиться своим бизнесом, хотя ваши уважаемые коллеги своим бизнесом готовы поступиться? Не так ли, джентльмены?
- Подписи под манифестом против ядерных бомб вам обеспечены.
- Этого мало. Нужно сломить упрямство вашего третьего коллеги.
- Здесь нет упрямства! Есть только забота о голодающих на земном шаре людях! - вставил академик.
- Вы ставите, академик, своих коллег перед тяжелым выбором. Или совместный с вами манифест против всех видов бомб, о которых я говорил, или...
- Что "или"? - забеспокоился Стилл.
- Или помощь нашим борцам в создании из имеющихся у них материалов еще одной боеголовки с водородной бомбочкой.
- Кто и где будет ее взрывать? - потребовал ответа О'Скара.
- Это не имеет никакого значения. Взрыв будет предупредительный, чисто символический. Он произойдет в пустыне, где на тысячи миль нет никакого жилья.
- Зачем же тогда это нужно? - изумился профессор.
- Я отвечу на этот вопрос, - вмешался академик. - Чтобы повредить ледяной купол над Городом-лабораторией и прекратить там разработку и изготовление искусственной пищи.
- Белковых бомб, уточняю я, - добавил Смит, выпуская клуб дыма своей сигары.
- Можете вы не дымить так своей вонючей сигарой? - возмутился Анисимов.
- Прошу простить, здесь не ледяной Грот с его ограничениями личных свобод. Курю где хочу. Что же касается выбора, на который вы толкаете своих коллег, то принятие ими решения будет облегчено сообщением, которое я как посредник должен сделать: в руках тех, кого я представляю, находятся семьи профессора О'Скара и доктора Стилла. Жена профессора, пять его детей и два воспитанника. Все они могут испытать мучения, о которых можно прочитать лишь в обличающих фашизм документах. Престарелые родители доктора Стилла, венские евреи Штильмейстеры, могут быть переданы в руки куклуксклановцев, отличающихся, изобретательным антисемитизмом. Но все это лишь в том случае, если почтенные ученые сделают неверный выбор, забыв, что ни один волос не упадет у человека, не будь на то господней воли, и то, что от взрыва одного лишь ядерного устройства не прекратится жизнь на Земле, просто будет сделано на одну, боеголовку больше.
Американские ученые молчали. Наглый шантажист спекулировал их собственными, очевидно, подслушанными, мыслями.
- Что же касается отца белковой бомбы, то напомню ему, что у нас в Штатах умеют заставлять молчать всех, кто мог бы поднять нежелательный голос даже как свидетель. Вспомните убийство века, гибель Джона Кеннеди. Не менее восьмидесяти возможных свидетелей один за другим были устранены. Убрать вас, Анисимов, ничего не стоит. Но борцам за грядущее нужно сломить ваше упрямство и заставить вас с соратниками отказаться от издевательства над природой, созданной богом. Никому не дано пренебрегать ее дарами во имя гнусных достижений химиков, уродующих наследственный код людей. Я могу лишь гарантировать вам, если вы взамен пообещаете подумать, что позабочусь о вашей супруге с малюткой и вызову ее в Нью-Йорк для "свидания с вами". Но если разум не восторжествует в вас и манифест не будет подписан, то... вам же и выпадет честь присутствовать при сбрасывании ядерной бомбы на хрупкий Купол Надежды. Более того, придется даже помогать штурману правильно выбрать место для бомбометания, которое обеспечат своей помощью борцам за грядущее ваши более разумные коллеги.
- Это худший вид шантажа, который можно себе представить! - воскликнул профессор О'Скара.
- Не будем спорить, джентльмены. Могу лишь заверить вас, что с вашей помощью или без нее, но Купол Надежды будет взорван.
Конец второй части
Часть третья
МОНОЛИТ
Истинное мужество обнаруживается во
время бедствия.
Вольтер
Глава первая
ЧИСТЫЕ РУКИ
Дэвид Броккенбергер, прозванный "Королем лобби" за искусство влиять на законодателей, любил мыть руки. Это было его страстью, привычкой, потребностью. По нескольку раз в день.
От хорошеньких секретарш требовалось умение угождать боссу выбором туалетного мыла, ласкающего крема, освежающего одеколона и способностью так промывать каждую складочку на толстых, похожих на сардельки пальцах патрона, чтобы не удалось обнаружить на розоватой коже каких-либо пятен (словно это относилось к его репутации!). К праздникам безболезненный маникюр (мистер Броккенбергер боялся даже вида крови, ему становилось дурно!). Обрезанные, как бы заточенные жесткие ногти покрывались ярким лаком. И наконец, надлежало ответить кокетливым смешком на шлепок ниже спины, которым заканчивалась любая процедура. Отметив таким образом чистоту своей ладони, мистер Броккенбергер поворачивался на вращающемся кресле к огромному как пьедестал письменному столу без единой бумажки. Зачем они ему при его феноменальной памяти и конфиденциальных делах!
Его стерильно чистым рукам мог бы позавидовать любой хирург, но операции Броккенбергера были совсем иного рода. "Операционными" ему служили коридоры Капитолия, тесные комнатенки его "юридической конторы" и огромный высокий зал, чем-то напоминавший внутренность европейского кафедрального собора - Чикагская зерновая биржа. В качестве "ассистентов" им привлекались почтенные конгрессмены, крикливые биржевые маклеры и юркие агенты корпораций по скупке зерна, не говоря уже о некоторых неопределенного вида помощниках, скрытых в глубокой тени.
