— Время, господа, время, — торопил всех главбух Сохнута Арье Шохат, пока вы думаете, его там арабы убьют.
— Не торопитесь, господа, нужно все очень тщательно подготовить, возражал Гольдмарк. — А вы, господин Шохат, не понимаете простой вещи. Мы можем тут хоть год рассуждать, а потом отправить стратификатор точно в тот же момент времени, в котором оказался Беркович. Для него не пройдет и минуты после прибытия, как явятся спасатели.
Поверить в это человеку, привыкшему к четкой формуле «время-деньги», было трудновато.
Для «захвата» начали готовить трех молодых, но уже прошедших ливанскую школу, десантников из бригады «Гивати». Обучали пользованию стратификаторами, маскировке, поиску на местности. Два месяца — срок недолгий в исторической перспективе. Гольдмарк был убежден, что сможет перебросить десант именно в двадцатое августа 656 года, но волнения своего сдержать не мог, что, конечно, сказывалось на моральном духе десантников.
Начало операции «Возвращение» назначили на 27 марта 2022 года. Если вы помните, премьер Визель как раз в тот день выехал в Вену для продолжения переговоров с палестинцами по поводу их требований о ликвидации последних еврейских поселений. Переговоры, естественно, успехом не увенчались, в отличие от сохнутовского рейда в прошлое.
Стратификатор вернулся через три минуты после старта, хотя на часах собственного времени капсулы прошло две недели — именно столько времени понадобилось десантникам, чтобы отыскать Мишку Берковича в безбрежных просторах Аравийского полуострова.
Мужчине, которого десантники доставили в целости и сохранности, на вид можно было дать лет тридцать. Обросший бородой по самые уши, замотанный в жутко пахнувшую хламиду, со взглядом фанатика, он вовсе не был похож на домашнего еврейского мальчика из Кривого Рога. На имя Миша, Михаэль, Моше он не откликался, делал вид, что не понимает ни слова на иврите, и никак не реагировал ни на русский, ни на украинский. И все же это был именно Беркович, что легко было установлено по родимым пятнам, не говоря уж об удостоверении репатрианта, выданном отделением абсорбции в Киеве и найденном в складках хламиды.
Первые слова Миша Беркович произнес спустя три часа после возвращения, когда его помыли, накормили и рассказали о том, как его родители благополучно отбыли в будущее, и какую травму им наверняка нанес сын Мишенька своим безрассудным поступком.
— Вы не дали мне увидеть моего сына, — гневно сказал Миша по-арабски.
— Слава Богу, — пробормотал Исаак Гольдмарк, который к исходу второго часа начал было сомневаться в умственных способностях новоприбывшего.
Лучше бы он продолжал сомневаться!
Собственно, о том, что случилось с Михаилом Берковичем в шестом веке, написаны сотни книг, и каждый культурный человек, даже яростный противник Ислама, проходил историю Берковича в школе, не подозревая, естественно, что изучает именно историю Берковича. В анналах она называется иначе. Называлась, точнее говоря, теперь-то придется восстанавливать истину…
Ничего нового, таким образом, Миша Гольдмарку не рассказал, за исключением того, что происходило в два первых дня его пребывания в Мекке 656 года.
Было жарко — гораздо жарче, чем Миша ожидал. В Киеве с утра шел дождь, а здесь, судя по растрескавшейся почве, с неба не капало по меньшей мере полгода. Именно здесь, сейчас, а не в двадцатом веке, живут настоящие евреи! Вперед! Так примерно думал Мишенька, снимая с себя джинсы и рубаху. В путь он отправился, оставшись в трусах и легкой майке, одежду с документами аккуратно свернул и нес в руке.
Он был уверен, что попал в Иудею времен Второго храма.
Какой-то город (неужели Иерусалим?) был виден в северной стороне, и Миша побрел к людям, не очень понимая, как среди Иудейских гор оказалась похожая на Кара-Кумы пустыня.
Пройдя, по его оценке, километра полтора, он приблизился к городским постройкам — ближе всего к нему оказалась длинная и высокая стена какого-то сооружения, в стене была открыта дверь, куда Миша и вошел просто для того, чтобы хоть немного побыть в тени. Он хотел в ту же секунду выскочить обратно, предпочитая лучше погибнуть от жары, чем от вони, мух и заунывного пения. Однако, человек, который выводил невыносимо нудные рулады, уже увидел пришельца, Мишка замешкался (по правде говоря, он смертельно испугался, потому что в руке у мужчины был большой острый нож), и таким образом изменилась история цивилизации.
— О боги! — сказал мужчина. — Вы не позволили мне это!
Мужчина говорил по-арабски, и Мишка ответил ему на том же языке:
— Я пришел с миром. Мне нужен кров. Я голоден.
Мужчина, казалось, не слышал. Он все повторял свое «вы не позволили мне», и Мишка, набравшись смелости, сделал несколько шагов вперед. Он находился в открытом дворике сооружения, скорее всего, предназначенного для отправления какого-то религиозного культа. Не иудейского, это было легко заметить. Во-первых, потому что посреди дворика стояли два заляпанных кровью и грязью идола. Во-вторых, потому что перед мужчиной лежало мертвое тело мальчика лет пятнадцати. И еще — навоз, трупный запах и мухи.
Странные вещи делает с человеком страх. Он может заставить бежать сломя голову, даже если опасность не очень-то велика. И может заставить идти навстречу явной гибели, потому что, достигнув какого-то, трудно установимого, предела, страх лишает человека способности правильно оценивать ситуацию. Мишка просто не мог заставить себя повернуться спиной к человеку с ножом. И стоять на месте не мог — боялся упасть. Оставалось одно — идти вперед, что он и сделал, не соображая.
Мужчина уронил нож, упал на колени и завопил:
— Боги не приняли жертву! Боги вернули мне сына!
Может, так оно и было?
Есть ли логика в исторических событиях? Возможно, если бы Владимир Ильич Ленин подхватил в Разливе пневмонию, Россия спокойно пережила бы октябрь. И если бы Арафат чуть крепче приложился во время аварии самолета, арабы до сих пор мечтали о государстве Палестина…
А если бы Мишка Беркович, в спешке нажимая на клавиши темпоратора, отправился не в Мекку, а к южноамериканским индейцам?
Но случилось, как случилось. Некий житель Мекки Абд аль-Муталлиб приносил богам в жертву собственного младшего сына Абдаллаха, поскольку в свое время дал обет: вот родятся десять сыновей, одного обязательно пожертвую. Почему бы и нет — я породил, я и убью. Сыновья не возражали, даже сам приговоренный: воля отца — закон. И повел Абд аль-Муталлиб сына своего Абдаллаха к идолам Исафа и Найлы, на задний двор храма Каабы. И принес богам жертву, страдая всей душой. Но боги решили, что негоже лишать человека сына. Как иначе мог Абд аль-Муталлиб объяснить то, что произошло? Кровь еще капала с кончика ножа, когда открылась дверь в задней стене и явился юноша, почти обнаженный, безбородый, похожий на Абдаллаха взглядом и осанкой. И сказал посланец богов:
