8
В закрытых снаружи витринах шли последние приготовления. Рабочие прятали хитрые механизмы, проверяли ветродуи, еще и еще раз испытывали «радары».
Портнихи срочно обшивали пока неодетых «химер». Дел было по горло. И совершенно измотанный Диш впервые за последние десять дней позволил себе вылазку в город.
Он бесцельно бродил знакомыми улицами, с грустью вспоминая Фанни, которую теперь каждый вечер поджидал у магазина молоденький морячок, думал о впечатлении, которое произведут на город его «химеры», и лишь по привычке рассеянно поглядывал на витрины: какое ему дело до других! Он устал, устал.
Может, съездить на месяц в горы, благо, Глом обещал премию…
Диш остановился перед витриной маленького, в одно окно, магазинчика. Его взгляд упал на ноги неуклюжего мужчины в пропыленных брюках, весьма модных, вероятно, в конце прошлого века. Это было так убого, что невольно он начал зевать.
И вдруг за штанинами мелькнули стройные женские ножки. Диш заметил, что икры их напряглись, и ловкая мышца шевельнулась под тонким чулком, как если бы женщина, привстав на носки, потянулась вверх. Он быстро кинул взгляд вверх — шляпа на неуклюжем мужском манекене чуть сдвинулась. Рядом стояла плохо сделанная женская фигура, и Диш мог бы поклясться, что конечно же не ее ножки мелькнули перед ним. Но никого больше в витрине не было.
Это заинтриговало Диша. Он торопливо оглянулся и отметил, что прохожих поблизости нет, сделал шаг в сторону и обнаружил за мужским манекеном… маленькую женщину. У него перехватило дыхание — она была как две капли воды похожа на Фанни! Вернее, Фанни была похожа на нее, насколько может быть похожа на человека бесчувственная раскрашенная кукла! У незнакомки было милое, очень живое, немного испуганное лицо и озорные глаза чуть удлиненного разреза. Ее спутанные каштановые волосы тяжелыми жгутами падали на плечи.
Просящая растерянная улыбка застыла на губах.
Ее глаза умоляли о чем-то, и обещали, и призывали, и лукавили, а на ресницах уже блестели слезы. Вот-вот готовая расплакаться, она медленно подняла руку и, заклиная молчать, прижала палец к губам.
И Дишу вдруг представилось, что он поедет с нею в горы. Но сразу вслед за этим он понял, что поехать в горы — пустяк, частность, он всю жизнь искал ее, именно ее, мечтал о ней, и грезил ею ночами, ею, а вовсе не глупой Фанни. И еще совсем не зная ее, он уже был влюблен в нее, как в чудо, и был бесконечно счастлив.
Но аналитический ум его не дремал. «Что за чертовщина, — подумалось Дишу, — что это я, свихнулся от переутомления? Сплю на ходу и вижу сны?» Маленькая женщина за стеклом стояла недвижно, и лицо ее, словно сделанное искусным художником, ровно ничего не выражало. В витрине было три манекена, два явных и один… один необъяснимый, загадочный, влекущий.
Диш погрозил ей пальцем — она будто и не видела. Он улыбнулся — на ее лице не отразилось ничего. Тогда он внезапно замахнулся на нее. От этого жеста любой живой человек неизбежно вздрогнул бы. Но она не шевельнулась.
И тогда Дишу все стало ясно: он попался на собственную удочку! Его опередили, обокрали, ограбили. Проклятье на его голову! Но кто и как мог украсть секрет из подземного тайника?
Резко повернувшись, он помчался к себе, чтобы сообщить обо всем Глому.
Десятки прохожих были свидетелями того, как длинный нескладный человек, подбегая к большому магазину в центре города, вдруг круто повернул назад и еще быстрее помчался в обратном направлении.
— О рассеянность, — сказала дама в пенсне.
— Верно, полицейского испугался, — процедил член муниципального совета.
— Забыл кошелек, — прошамкала старуха.
— От долгов убегает, — предположил торговец, консервами.
— Сумасшедший, — определил молодой ученый.
И только девчонка, торговавшая цветами на углу, решила:
— Влюбленный!
А Диш, ничего не замечая, расталкивая встречных, мчался по улице — туда, туда, где осталась она.
Какого черта понесся он, как угорелый, чтобы сообщить о своем открытии Глому? Какое дело ему до Глома, до всех скопидомов и стяжателей мира? Разве мало кровушки выкачал из него Глом? Да провались он вместе со своим магазином и со своими дрянными товарами, которые никому не нужны! И как мог он ради Глома так глупо, так нелепо оставить ту, с которой столкнула его судьба в редкую минуту щедрости своей, ту, которая удивила и вдохновила его, заставила трепетать и любить, ту, единственную на свете, которую он так долго ждал? Глупый, глупый Диш! Неужели твои химеры тебе дороже настоящего, живого, ощутимого счастья?
Он едва не плакал. И в то же время ликовал. Он сделал величайшее в своей жизни открытие. Теперь он знал наверняка, что его искусство ничего не стоит.
Да и какое там искусство! Он разменял свое искусство на жалкие медяки, поставил на службу толстосуму, он предал свое искусство. Диш готов был отказаться от всего, что сделал, чем жил и страдал, о чем мечтал, забыть обо всем ради одного только взгляда этой милой, загадочной женщины: или призрака? А вдруг она тоже — произведение искусства? Вдруг нашелся еще один хитрец, скрестивший искусство с электроникой? Нет, конечно же, нет, она живая, настоящая! Такую растерянность, такую мольбу, такие слезы на ресницах невозможно имитировать, уж он-то знает.
К черту все! Он мечтал расцветить этот серый мир, сделать его привлекательнее и краше. Наивные мечты! Его обвели, околпачили, заставили приумножать банальность, из него вытянули душу живую, а в благодарность, в благодарность едва не отняли последнее, — ту, которая мелькнула за стеклом.
Так пропадите вы пропадом — и оболванивающие, и оболваненные, — он все равно найдет ее и будет счастлив вам наперекор! Они уедут в горы вдвоем и спрячутся там от ваших забот, от вашей суеты, от вашей корысти! Очень кстати, что он отхватил куш — деньги обеспечивают по крайней мере независимость. И уж там, в горах, построив вместе с нею свой счастливый мир, он, может быть, и не вернется. Но это все потом, в будущем, а пока важно только одно — не упустить ee!
В витрине не было никого, кроме двух неуклюжих манекенов.
Он зашел в магазинчик, торопливо обежал прилавки, вглядываясь в лица продавщиц Не та, не та, не та:
Отыскал хозяйку, рано располневшую болезненную женщину.
— Вы хотите осмотреть нашу витрину? Пожалуйста, но право же, ничего интересного.
И действительно, ничего интересного Пропыленные брюки, шляпа — и никаких следов той…
— Я художник, мадам. Извините, но всего полчаса назад я проходил мимо, и мне почудилось, в вашей витрине стоит… еще одна, весьма любопытная фигура…
