Ослепительные вспышки помогли двум бородатым богатырям заметить плывущего. Их вождь Весна Вешняя ждала повторного набега бурундцев и выставила дозорных.
Они верно рассчитали, в каком месте вражеский лазутчик выйдет на сушу. И едва он ступил на берег, накинулись на юношу с двух сторон, заломив ему назад мокрые мускулистые руки.
— Нет-нет лазутчику! — сказали они и поволокли пленника по темной, но знакомой ему улице.
Козы разбежались от дождя. Неполная луна выглядывала из-за быстро летящих, задевающих верхушки домов туч. Призрачный свет от нее то исчезал, то появлялся в свежих лужах между темно-синими или даже черными островками проросшей травы.
После грозы дышалось удивительно легко. Дозорные дивились, что пленный не вырывается, произнеся при захвате одну только фразу:
— Весну — вождя вешних! Да-да, Анду Буру.
— Вождь-Весна быстро-быстро. Нет-нет лазутчику! — зловеще пообещал один из богатырей, а другой хохотнул, дав Анду тумака в спину.
Анд ничего не ответил.
Вождя-Весну, несмотря на глубокую ночь, подняли с постели, как она и приказала в случае опасности нового набега.
Анда ввели в ту самую комнату, куда он проник однажды через окно, услышав плач раненой девочки. И встретил там Весну-сестру…
Огней ночью никто не зажигал — не было горючих материалов. Скупой свет ущербной луны временами неясно освещал часть стены.
На фоне белого «камина» для неразумного сжигания былых растений стояла высокая женщина с распущенными волосами — в лунном свете они казались серебряными. Черты ее лица Анд не мог рассмотреть, но что-то неуловимо знакомое почудилось ему в грозно сведенных бровях.
Рядом появилась другая, статная, похожая на первую, женская фигура. Анд скорее догадался, чем узнал Весну-сестру, старшую дочь вождя.
Она тоже узнала Анда, видимо хорошо видя в темноте. И что-то шепнула матери.
— Когда снова набег? Да-да, бурундцев? — низким голосом властно спросила Весна-вождь.
Пойманный «лазутчик» ответил, что бурундцы не готовят набега. Но вешним следует самим сделать набег на бурундцев. Для того он и приплыл с того берега.
— Ложь труслива и глупа! Да-да, лазутчику! Миновать казнь. Нет-нет, врагу! — с яростным возмущением оборвала Весна-вождь.
Старшая дочь снова что-то шепнула матери.
— Где вешнянка Эльма, которую ты мог найти в Доме до неба? — теперь уже на знакомом ей, очевидно, древнекнижном языке спросила Весна-вождь.
— Мы вместе спаслись. Она невредима и осталась на том берегу с ребенком.
— Замкни свою лживую пасть, лазутчик! Научись хотя бы врать! — снова вспылила Весна-вождь. — Казнь лазутчику, вступившему на наш берег! Казнь лгуну, нагло лгущему матери в расчете выкрутиться! — в запале продолжала она. — За призыв вешних к набегу у нас — смерть!
Она была разгневана, но тверда и холодна, как камень камина, освещенного луной. И этой твердостью она снова напомнила Анду свою младшую дочь.
— А как раненая девочка, которую мы перевязывали с Весной-сестрой? — осмелился спросить Анд.
Весна-сестра грустно ответила:
— Наша названая сестренка все же умерла… от руки налетчиков.
Анд повесил голову.
— Теперь смерть! Да-да лазутчику! — крикнула уже для стражей Весна-мать, с ненавистью смотря на пленника.
— Бояться смерти. Нет-нет Анд, — сказал тот, чтобы его могли понять все. — Пусть скажет так суд!
Да-да старейшин! — и с необоснованной настойчивостью добавил: — Старейшинам сказать важное. Да-да, Анд-Бур!
— Какой суд? — возмутилась Весна-мать. — Судить. Да-да, вождь! Зачем слушать лжеца? Да-да, старейшинам! Каждое слово — да-да, ложь!
Тогда внезапно заговорила Весна-сестра. С материнской твердостью она объявила, что одну из названных матерью смертей примет на себя, если не будет собран суд старейшин. По традициям вешних, каждый обвиняемый имеет на него право!
— Суд старейшин нужен прежде всего нам, вешним, — настаивала она. — Старейшины могут узнать нечто очень важное для счастья вешних.
— О каком счастье может болтать лазутчик, если племя его сеет смерть? — возражала мать.
— Смерть одного бурундца, которого оценила, как я знаю, наша Эльма, не искупит всех потерь, а лишь умножит их, — продолжала убеждать Весна-сестра.
Весна-мать не то что смягчилась — она, скорее, разъярилась на дочь, но внезапно согласилась на суд старейшин, повелев стражам тотчас собрать их, а дочери сказала:
— Делаю это, не уступая тебе, а чтобы доказать, как вредна будущему вождю племени позорная мягкость.
Весна-сестра молча обняла мать и поцеловала ее в щеку.
Весна-вождь сердито отстранилась.
Утренняя заря, всегда связанная у Анда с Эльмой, все больше и больше проясняла странную бедность комнаты вождя; когда-то, видимо, она была богатой, но теперь из-за суровой строгости обстановки — двух табуретов и одного широкого ложа — выглядела едва ли не убогой, но вместе с тем говорила о характере тех, кто здесь жил.
Анд стоял со связанными еще на пути сюда руками около оставшегося сторожить его бородача. Второй страж отправился созывать старейшин.
Анд имел возможность убедиться, что Весна-вождь и ее дочь были воплощением мужества, однако оно не заслоняло их женственности, которая так покорила Анда в Эльме, на них похожей.
Женщины, не обращая внимания на пленного, занялись уборкой комнаты, свертыванием постелей на ложе, потом — приготовлением завтрака.
Весна-вождь не смотрела на Анда, будто его не существовало, но и не приказала вывести его.
Дочь же то и дело взглядывала на бурундца с нескрываемым любопытством. Ей, конечно, хотелось расспросить его об Эльме, но при матери она, видимо, не решалась.
Анд же пытался взглядом поблагодарить ее за то, что она добилась суда старейшин над ним. Он не мог сказать ей, что это нужно совсем не ему, не ради спасения его жизни! Она услышит все вместе со старейшинами.
Но кто эти старейшины? Отличаются ли они от диких бурундцев?
Ведь в прошлом веке вешние жили вместе с бурундцами на обоих берегах реки-кормилицы. Религиозные распри между Жрецом и Епископом, по-разному толковавшими древнее слово «добро»: как «доброта» или «имущество» — привели к возникновению двух религий и враждебности между приверженцами Креста и Доброты и учения о Добре-Имуществе. Приход к власти Урун-Буруна и лысого Жреца привел к изгнанию Епископа Добра, объявленного «Лжежрецом», и расселению вешних и бурундцев по разным берегам реки, разделявшей Город Руин.
Кровавые набеги бурундцев завершили раскол, породив ненависть и неутихающую взаимную вражду. Все это понимал Анд. Но понимали ли это старейшины, с которыми он сейчас встретится, быть может, в последний час своей жизни?
