– Угу, – Ната красила губы в розовый цвет.
Потом наложила какие-то невообразимые сиреневые румяна и, удовлетворенно хмыкнув, бросила зеркало на кровать. Заболтала ногами как ребенок, растянув рот в широкой любящей улыбке. Видимо, сделанный макияж настроил ее на радостный лад. «Уж конечно, – с издевкой подумал Стрелков, – теперь ей дадут пиццы!»
Ната легко спрыгнула с кровати, скинула платье-сарафан, обнажив грудь. Стрелков спокойно наблюдал за ней. Грудь была небольшая, но упругая и приятной формы. Он улыбнулся. Женщина подошла к шкафу с зеркалом, открыла его. На нее в страшном беспорядке посыпалась мятая одежда. Она стала копаться в куче платьев, сшитых словно для старухи, не модных, с полувыцветшим рисунком. Наконец ей удалось раскопать сине-зеленое платье, ушитое в талии и колоколом распускающее подол книзу. Она подержала его в вытянутых руках, а потом принялась вальсировать. Стрелков вжался в стену, чтобы не столкнуться с Натой. Она смеялась заливисто, как могут смеяться только дети и сумасшедшие. Потом натянула платье на свое по-юношески худосочное тело и завертелась перед зеркалом. Проведя в трансе минут десять, безмолвно разглядывая себе в зеркале, точно ища возможности самоотождествить себя и понять, Ната пошла в гостиную, которая была смежной со спальней. Стрелков понял, что она уходит. Вскоре хлопнула входная дверь и в дом хлынула оглушительная тишина.
Стрелков сел на кровать, покачался на растянутых металлических пружинах, потом встал и, путаясь ногами в разбросанном на полу барахле, подошел к большому, вделанному между двух дверцей старомодного шифоньера зеркалу. Он открыл левую дверцу и на него в более быстром темпе, чем одежда на Нату, посыпалась разнообразная бумажная продукция. Это были тетради, толстые и тонкие, учебники по русскому языку и литературе, пособия для учителей, еще тетради, теперь уже похожие на длинные регистрационные журналы, копирки, карандаши, ручки. Он изумился обилию и скученности предметов, для которых явно не хватало места в шифоньере. У него шевельнулась догадка, что его новая знакомая – бывшая школьная учительница. Обнаружив пакет с документами, он мог убедиться в верности своего предположения. Непомнящая Наталия Алексеевна закончила Тарасовский университет в девяностом году, поступила на работу в седьмую школу, уволилась – все это он прочел в дипломе и трудовой книжке. Стрелков нашел также справку об инвалидности. Наталия Алексеевна страдала неврозом навязчивых состояний, а проще говоря – шизофренией. Стрелков поморщился. Одно дело догадываться, что твой собеседник – шизофреник, и совсем другое читать об этом в официальном документе. В его душе шевельнулась брезгливая жалость, в которой было и трусливое малодушие, и горечь от сознания того, насколько хрупок внутренний мир человека.
«А чем я в нынешнем моем положении лучше шизофреника?» – грустно подумал Стрелков, сев на корточки и собирая учебники. Он попробовал запихать их и тетради в левый отсек шифоньера, но у него ничего не получилось. Плюнув на это гиблое дело, Стрелков захлопнул дверцу и снова посмотрел на себя в зеркало. На него веяло отчаянием. Пустота была полной и неизбывной. И тут его осенило. Он сгреб на столе предметы косметики, подвинул его поближе к зеркалу и взял тюбик с тональный кремом. Нанес немного на лоб, растер и ахнул – в зеркале повисло неровное бледное бежево-розовое пятно. Стрелков нахмурил лоб – под пятном проступили борозды морщин. Стрелков чуть не подпрыгнул от радости. Он покрыл все лицо кремом, помазал даже веки. Посмотрел на себя в зеркало. Радость сменилась тоскливым недоумением и досадой – вместо глаз зияли две дырки, а вместо губ – темный длинный провал. Стрелков взял с подоконника темные очки, примерил, потом подкрасил губы розовой помадой. Она была чересчур ярка и ядовита для обычно цвета ненакрашенных губ, но это пока не смущало Сергея. Далее встал вопрос о головной уборе. В ворохе платьев, белья, кофт и прочего он раскопал шляпу из искусственного меха с небольшими полями и довольно глубокой тульей. Серо-коричневый мех смешно топорщился, с правой стороны Стрелков заметил приколотую октябрятскую звездочку с золоченным малышом-Ильичом в центре. Он криво усмехнулся – вид у него был, мягко говоря, странный.
Шею Стрелков тоже вымазал кремом. Потом, заглянув в пахнувшую нафталином глубину шифоньера, снял с вешалки ярко-красное пальто с воротником из вылезшей нутрии. Надел. Пальто было ему тесновато, рукава – коротковаты. Кистей рук видно не было, но Стрелков не стал мазать их кремом. Основной принцип «экипировки» был им понят и он уже хотел снять пальто, как кто-то с улицы стукнул в окно. Стрелков метнулся было по инерции к занавешенному тюлем окну, но вовремя передумал. Тут в дверь постучали. Он затаился. Обводя комнату растерянным лихорадочном взглядом, он стоял, прикрывшись открытой дверцей шкафа, словно в комнату мог кто-то войти. И тут кто-то на самом деле вошел в дом – приглушенно хлопнула входная дверь. Стрелков задрожал.
– Ната-а, – услышал он аукающий голос, принадлежавшей, по всей видимости, пожилой женщине, – я тебя видела…
Шаги неумолимо приближались.
– Ната! – голос зазвучал требовательнее.
В узком проходе между комнатами выросла тучная фигура одышливой старухи. Ее короткие седые пряди были заправлены под коричневую капроновую косынку. Громоздкая и неповоротливая, она закрыла весь проем, удивленно глядя под дверцу шкафа, из-под которой справа торчал край красного подола. Потом старуха прошла к окну и повалилась на кровать – выскочивший из-за дверцы Стрелков сбил ее с ног. Та дико завизжала, опускаясь тучным телом на дребезжащие пружины кровати – ей удалось сделать пару шагов задом, в противном случае она бы рухнула прямо на пол. От растерянности Сергей встал как вкопанный, не зная что предпринять. Старуха очумело таращилась на Стрелкова, из ее открытого рта вырывались крики вперемешку со стонами.
– А-а-а-а! – крик застрял у нее в горле.
– Молчи, дура! – раздраженно скомандовал Стрелков и механически стал стягивать с себя пальто.
Его голос поверг старуху в еще большую панику. Она протяжно и речитативно вопила. Ее вопли напоминали рев вьюги, переходящий в вой пилорамы. Когда же ее испуганным взорам, как только Стрелков сбросил с себя пальто, предстала кромешная пустота под ним, бабка издала задушенный звук, почувствовала дурноту, качнула своей огромной шарообразной головой и потеряла сознание. Стрелков рассудительно не стал бить ее по мясистым, морщинистым щекам, а ринулся к умывальнику. Над ним тускло мерцал узкий кусок зеркала. Внизу, на деревянной полочке, в пластмассовой мыльнице покоился большой кусок хозяйственного мыла. Стрелков быстро открыл воду, намылил лицо, шею и стал смывать макияж. На миг в зеркале он увидел воздушно-капельные очертания своего лица. Не став ждать, когда оно полностью высохнет, он выбежал из квартиры.
