Позже и народ на скоморохов натравили. Говорили, что скоморохи пьяницы, бездельники, воры и скандалисты. Ну, что-то и правду было. Но не настолько, чтобы так их ненавидеть.
До того доходило, что когда Лже-Дмитрия свергли, народ в Кремль ворвался, и Гришку Отрепьева, самозванца, который сам себя царевичем Дмитрием назвал, казнил, а его тело на виду, на лобном месте бросили, чтобы все его видели, на лицо ему напялили маску скоморошью, козлиную. Так ему своё презрение выразили, козлом его посмертно обозвали. Да только всё сложнее было. Его этой маской вроде как в самовольном присвоении царского титула обличили, назвали лже-царём, лицедеем. Как бы показали, что он не тот, за кого себя выдавал.
Этой маской, напяленной на лицо убитого Отрепьева, вскрыли его сатанинский облик, будто истинное лицо его показали. Вот так-то...
Скоморох тем временем звонко заблажил:
- Я - скоморох Яшка, порвана у меня рубашка! Мне вместо короны на голову нагадили вороны! Вы на меня глядите, а от рыжего карманы берегите! Все рыжие - воры бесстыжие! Не скажу вам, как я крестился, расскажу, как козёл на лягушке женился!
За столами заулыбались, предвкушая веселье, стали оборачиваться на меня и мою Царевну. Шутки скомороха в этой компании пользовались успехом, только меня они не радовали. Скоморох же готовился к представлению. Он поправил на лице маску козлиную, одернул безрукавку, вывернутую мехом наружу.
Я старался героически выдержать насмешливые взгляды, старательно кривил подобие улыбки, на самом деле не зная куда деваться от стыда. Я хотел выйти из-за стола, сославшись на какую-то необходимость, но Яшка опять заблажил, мерзким козлиным голосом, изображая меня:
- Задумал я, братцы, жениться, да не было где деньгами на свадьбу разжиться!
Присваталась ко мне невеста, свет Хавроньюшка любезна. Красавица какая, хромоногая, кривая, лепетунья и заика. Сама ростом не велика, лицо узко, как лопата, а назади-то заплата, оборвали ей ребята!
На этих самых словах скоморох повернулся к столам, наклонился, задрал кверху длинную безрукавку, и все увидели его сверкающий голый зад в большой прорехе штанов.
Он звонко хлопнул себя по тощему заду, с нарисованной на нём углем смеющейся рожицей, и продолжил балагурить под дружный, несмолкаемый хохот, а ко мне перегнулся через стол Буян.
- Вот даёт Яшка! Во насыпает перцу! Правильно в народе говорят: бог дал попа, а чёрт скомороха! - хлопнул себя по коленям Буян, приглашая разделить с ним восторг Яшкиными талантами.
Я кисло улыбнулся. А Яшка, чувствуя успех, вовсю отрывался:
- Звали мою любезную невесту Ненила, которая юбки не мыла. Какие у ней ножки, чистые, как у кошки. На руках носит браслеты, кушает всегда коклеты. Сарафан у ней французское пике и рожа в муке.
Как только задумал жениться, мне и по ночам не спится. С испугу не стал молчать, стал караул кричать. Тут сейчас прибежали, меня связали, невесте сказали, так меня связанного и венчали.
Свадьба была пышная, только не было ничего лишнего. Кареты и коляски не нанимали, ни за что денег не давали. Невесту в телегу вворотили, а меня, доброго молодца, к мерину на хвост посадили да и повезли под мост. Там и была свадьба.
Батюшки! А гостей-то! Гостей!
Яшка схватился за голову, и пошёл вдоль столов, заглядывая сидящим в лица:
- Ух ты! Со всех волостей! Был Герасим, который у нас крыши красил. Был еще важный франт, сапоги в рант, на высоких каблуках и поганое ведро в руках. Я думал, что придворный повар, а он был француз Гельдант, собачий комендант.
Еще были на свадьбе таракан и паук, заморский петух, курица и кошка, старый пономарь Ермошка, лесная лисица, да старого попа кобылица.
Была на свадьбе чудная мадера нового манера. Сам ее к столу готовил! Взял я бочку воды да полфунта лебеды, ломоточек красной свёклы утащил у тетки Фёклы, толокна два стакана в воду, чтобы пили слаще меду. Стакана по два поднести, да березовым поленом по затылку оплести - право, на ногах не устоишь. Во, какая она мадера, нового манера!
Вот так вот я и женился.
А жена моя солидна, за три версты её каждому видно. Стройная, с неделю ростом. Как в красный сарафан нарядится, да на люди покажется, даже извозчики ругаются, очень лошади пугаются. Как она кому поклонится, так с неё три фунта грязи отломится...
Яшка балагурил, нес околесицу, за столом смеялись, только мне было не по себе. Я махнул на всё рукой и хлебнул как следует чая вприсядку. Стало заметно веселее.
Вскоре Волк толкнул меня лапой в бок.
- Чего барином сидишь? - проворчал он. - Иди уже, пора.
- Куда пора? - не понял я.
- Куда, куда, - проворчал Волк. - Иди к Лукомору, проси его.
- О чём мне его просить-то?
- Да ты что - совсем от чая вприсядку присел?! - рассердился Волк. Забыл, что слышал, когда в круге стоял? Забыл, что тебе нужно?!
Я отогнал хмель и услышал тихий, как ветерок, шепот:
Козлом стал - умней не стал.
Сер стал - умней не стал.
Однажды стар - умней не стал.
И дважды стар - умней не стал.
Тот, кто трижды стар,
тот умнее стал...
- Ну, вспомнил? - спросил Волк.
- Вспомнил, - кивнул я, заметно протрезвев.
- Тогда иди к тому, кто трижды стар, - нетерпеливо подгонял он меня. - Иди, если козлом на всю жизнь остаться не хочешь.
Что-то не лежала у меня душа идти на поклон к этому высокому седому старику с недобрым странным взглядом и крючковатым носом, который назначает судьями на болото палачей и самодуров. Но делать было нечего, Волк прав. Помочь мне было некому, оставалась одна надежда. На Лукомора.
Кем бы он ни был.
Я встал и пошёл вокруг стола к смотревшему на меня, и в то же время мимо меня, из-под кустистых бровей старику, который сидел во главе стола, поставив рядом с собой деревянный посох, украшенный сверху донизу замысловатой резьбой, изображающей травы, птиц и зверей, в том числе единорогов и трёхглавых драконов.
Заметив моё продвижение в сторону старика, навстречу устремился рыжий Малюта, стоявший за спиной Лукомора.
- Что требуется? - спросил он, грозной глыбой нависая надо мной.
- У меня дело к Лукомору, - как можно твёрже ответил я.
Малюта стоял на пути, возвышаясь как скала. Поняв, что его не миновать, я решил соврать.
- У меня к Лукомору грамота имеется.
- Не иначе, как Филькина грамота, - хохотнул Малюта.
- Почему Филькина? - обиделся на его насмешки. - Не Филькина вовсе. Что за Филькина грамота?
- Царь наш, Иван Грозный, очень много врагов имел, - удерживая меня на расстоянии, охотно вступил в пояснения Малюта. - Бояр всяких там. Князей. И все они шибко грамотные были. Один такой князь Курбский, он воевода был знатный. Поначалу дружбу большую с царём водил. Царь Иван Грозный его жаловал за отвагу, сам ему на пиру чашу подносил.
