Счастье, вот оно счастье, вот его мгновение, которое так сильно, может быть, и не повторится больше никогда. Я был счастлив. Смеялась Наташа, улыбалась Лика, похохатывал Горобец.
Счастье?.. Какими стихами рассказать о счастье, какими словами передать это сильное, до дрожи, ощущение постоянного предчувствия, что оно сбылось, что оно есть и будет и невозможно без тебя...
Все к тебе.
Идет. Летит. Стремится.
Листьями к солнцу,
к парусу ветром,
дождем к земле.
Все к тебе.
Все к тебе.
Идет. Летит. Стремится.
Руками детскими к маме,
улыбкой к радости в доме,
ожиданием встречи в тепле.
Все к тебе.
Все к тебе.
Идет. Летит. Стремится.
Любовью даже во сне,
надеждой на луч во мгле,
верой, что жить на Земле.
Все к тебе.
Все к тебе.
Идет. Летит. Стремится.
Листьями, ветром, дождем,
руками, улыбкой, ожиданием,
любовью, надеждой и верой.
Все к тебе.
Идет.
Летит.
Стремится.
Как птица во мне...
Наташа поехала на вокзал, а мы вернулись в издательство.
Как мне легко работалось в этот день, я даже быстро сочинил поздравление Паше Шулепову, которому стукнуло пятьдесят, который тоже ждал квартиру и собрал вечером сослуживцев. Я заметил, что в последнее время все чаще, по любому поводу, а иногда и без повода те сотрудники нашего издательства, которые ждали улучшения жилищных условий, приглашали к себе домой, возможно без тайного умысла, но все-таки с прицелом на тех, от кого зависела и их судьба. Действительно, вечером у Паши собрались и замдиректора издательства, ведающий строительством, и наш профсоюзный деятель Витя Горобец, и секретарь парторганизации Семен Васильевич Гладилин, и председатель жилкомиссии Инна Зверева.
Застолье получилось широкое. Паша не поскупился на угощение. С Пашей я никогда не был особенно близок, но знал, что он - открытая душа, словом, нормальный, обычный человек. Без фокусов. А тут - пятьдесят. И у меня день счастья, и потому, когда пришла моя очередь провозглашать здравицу, я сказал:
- Дорогой Паша! Сегодня у меня счастливый день, все исполнилось, что я хотел, и так, как я хотел, и я захотел невозможного: я решил подарить тебе время. Старик рехнулся, скажешь ты. К чему это? Ведь придут кто с чем: с адресом или хрустальной вазой, с книгой или другим дефицитом, а тут время? Представляете, скажешь ты, если бы каждый подарил бы мне самое дорогое - день своей жизни. Ты прожил бы сегодня день как Валерий Истомин, завтра - как Ян Паулс, послезавтра...
- Согласен, - вскинул руку Ян, - живи, Павел, завтра моей жизнью, мне завтра надо долги раздавать...
Все засмеялись.
- А послезавтра, как Виктор Горобец...
- Не завидую тебе, Паш, - засветился улыбкой Горобец, - послезавтра мне в цека нашего профсоюза ехать, целый день на совещании предместкомов по обмену опытом просижу...
- Вот видишь, Паша, - продолжил я. - Ты подумаешь и скажешь, нет, ребята, подарок слишком дорог. И, действительно, неизвестно, кто какой день мне подарит. Ты прав, Паша, каждый живет своей жизнью, у каждого свое время, но проводит он это время с другими. И чем больше таких хороших людей, как ты, тем больше на свете хорошего, и когда проводишь время своей жизни с хорошими людьми, то ты его проводишь хорошо. А время, Паша, я тебе все-таки подарю. Держи на память часы наручные марки "Полет".
Вечер продолжался. Постепенно гости поднялись из-за стола и сосредоточились группками - кто на кухне, кто на лестничной площадке, кто остался за столом. Я вышел на балкон. С высоты третьего этажа двор, засаженный тополями и липами, был как на ладони. Желтым, цвета топленого масла, светились окна соседних домов, над городом опустилась весенняя ночь, еще непрогретая, с талыми запахами. Кто-то переступил порог балкона, мягко обнял меня сзади, плотно прижался.
Высокая грудь, сильный торс, крепкие духи... Инна Зверева... Председатель жилкомиссии месткома, пышная блондинка, всегда добродушно кокетничает со мной, танцевали пару раз на общеиздательских вечерах, незамужняя.
Я попытался высвободиться.
- Не пущу, - еще плотнее прижалась к моей спине Инна. - Разве тебе не приятно?
Что ответить? Я замер.
- Ну, ладно, - ослабила она кольцо своих рук.
Я развернулся. Мы оказались лицом к лицу. Теперь я был прижат к перилам балкона. Она улыбалась влажными губами, от нее пахло вином.
- Тебя, говорят, поздравить можно? - лениво спросила она и шумно вздохнула. - Эх, ты... дурачок, дурачок... Счастья своего не увидел, проморгал... Помнишь, я тебе с поминок звонила, тетка у меня померла?.. Как же ты был мне тогда нужен... Не приехал ты, отказался, плел чего-то, держись, мол, Инка, не расстраивайся, морально, можно сказать, поддержал... А надо было физически, просто приехать - и все... И все было бы... Уж я тебя обласкала бы, отогрела бы, каждый пальчик твой поцеловала бы... Если женщина звонит сама, значит, ей нужно... Я тебя давно приметила, еще когда ты с Тамаркой своей мучился... Видно же было, что мужик неухожен, пропадает... Я ей, дуре, звонила, про любовь твою с Ветлугиной наговорила, вот и освободился ты от нее...
Так вот кто этот аноним! Я смотрел на Инну, в полутьме балкона светились ее глаза, словно сочились перламутровой помадой губы, свет из окна ореолом высвечивал золото ее волос, а там, за окном за длинным столом с цветами в вазах, фужерами, тарелками и бутылками сидели, смеялись, что-то оживленно говорили мои коллеги по работе и ее коллеги по работе, и они не знали, что она может позвонить домой любому из них, подозвать жену и нашептать на ухо грязную сплетню и разрушить семейный покой, от которого зависит и здоровье, и жизнь человека...
- Как развелся ты, вот я радовалась, вот готовилась, хоть бы взглянул на меня разок повнимательнее, понял бы, почему я тебе так улыбаюсь, лучшие свои платья на работу таскаю, нет... Ждала я тебя, ждала, да опять не вышло... Видно, надо вас, дурачков, приступом брать, как кутенка, пока его в миску с молоком не ткнешь, голодным останется... А зажили бы мы с тобой счастливо... Уж я выходила бы тебя, выправила бы, приодела... Квартиру бы двухкомнатную пробила бы... И сейчас может не поздно, а?.. Я все думала, счастья своего дождусь, успею, а времечко-то бежит, летит, это правильно ты сегодня говорил, что никто тебе времени не подарит, только твое оно у тебя и есть, другого не будет, а счастья все нет, нет его - счастья, понимаешь...
А ведь я был сегодня счастлив с утра. Недолго, однако.
Нет у нее счастья, говорит. Да разве можно построить свое счастье на наговоре, на сплетне, на подлости? Не вышло. И не выйдет. А я счастлив. И мне стало даже жалко эту высокую женщину с горячим телом, так и не дождавшуюся своего мужчины, своего бога.
