Было Арфику в ту пору 38 лет, и он уже выбился в сенаторы Урфа, естественно, благодаря своим способностям. Но гвоздем сидела в голове мысль: добыть вещий чудо-кристалл, а для этого Арфику необходимо было попасть в Атлу. И снова судьба улыбнулась: смерть наместника в Атле оставила его должность вакантной. Едва услышав про это, Арфик стал добиваться у президента благословения на вакансию. Охотников променять цивилизованный Урф на полудикую Атлу больше не нашлось, и вскоре Арфик получил столь любезное его сердцу назначение. Атла, кстати, оказалась не такой уж и дикой страной, с вполне демократичными порядками, она понравилась новому наместнику, через год Арфик уже уверенно говорил на атланском. Примерно тогда же он совершил еще одно открытие: убив во сне своего черного человека и перевернув его, Арфик с удивлением узнал в покойнике предводителя палаты лордов Атлы Раута Кроума Ксорта. Сие обстоятельство повергло Арфика в глубокую задумчивость, и вскоре он решил глаз не спускать с Раута.
Самому Рауту новый наместник, видимо, не очень нравился, тем не менее Арфик изо всех сил старался показать предводителю свое к нему расположение. Попутно Арфик создал личную контрразведку, переманив из Урфа двух лучших, по его мнению, специалистов. Остальную сеть те уже плели сами, и, надо сказать, сеть получилась у них гибкой и прочной. Кроме того, из местных авантюристов в совершеннейшей тайне Арфик сколотил отряд боевиков в двести человек, заложив для этого базу в ущелье одного из горных хребтов. Ни на разведку, ни на содержание и обучение боевиков Арфик денег не жалел, тем более что теперь они у него водились в достаточном количестве.
Словом, Арфик был полностью готов к реальной встрече с самоцветом, ставшим его самой заветной мечтой.
Когда однажды утром его начальник контрразведки доложил Арфику, что прошедшей ночью предводитель устроил у себя в кабинете погром, лишив их подслушивающей аппаратуры, Арфик потребовал от него подробностей. Внимательно выслушав контрразведчика и просмотрев видеозаписи, Арфик пришел в неистовство.
— Почему вы не разбудили меня немедленно, как только все это началось? — орал он. — Вы уже выяснили, кто звонил? Не-ет? Почему?! Кто подбросил в стол предводителю лист со схемой? Ах, тоже не знаете? Черт вас раздери! Весь кабинет в видеоглазках, а вы не в курсе! Что значит просмотрели все видеозаписи за двое суток, и что? Как ничего? Этот листок, выходит, самопроизвольно материализовался в столе? На хрена я вас тут держу и плачу вам бешеные деньги? Чтобы вы плечиками пожимали?! Работнички… Почему не установлен звонивший?
— Такое впечатление, словно их аппараты были присоединены напрямую друг к другу…
— Скажите еще, что предводителю звонил сам Бог. Экспертизу голоса делали?
— Да. Голос, несомненно, принадлежит молодому человеку, примерно в возрасте до тридцати лет, и… Это все.
Арфик злился, но в душе его крепла уверенность, что вещий сон стал наконец сбываться. То, что события начались вдалеке от горной тропы, его не смущало — нельзя же вещий сон понимать буквально… Но теперь… Теперь он остался без своих ушей и глаз. А без информации сейчас нельзя! Что-то надо придумать… Надо что-то придумать…
— Сколько лет Кроуму? — спросил он после продолжительного молчания.
— Недавно исполнилось сорок восемь, ваше светлейшество, — ответил шеф контрразведки.
— Гм-м… До дряхлости еще далеко. Помнится, вы показывали мне фотографии, где он… Гм-м… должно сработать. Сделаем вот что…
И они еще какое-то время обсуждали с контрразведчиком детали.
Вообще говоря, начало этой истории следует отнести к новогоднему балу по случаю встречи 1976 года, я тогда первый раз в жизни смертельно влюбился и, как оказалось, пронес сквозь годы если не саму любовь, то — светлое чувство, может быть, память о любви. Плюс — именно в тот новогодний вечер я обрел Учителя, память о котором, как и любовь к нему, тоже заключена в моем сердце. За тот короткий период жизни, который он посвятил мне, я получил от него так много мудрости и любви, что по праву считаю его своим отцом. Родной мой отец погиб в автомобильной катастрофе, когда мне исполнилось восемь месяцев, поэтому я его совершенно не помню.
Вообще мне с родственниками не везет: дед — участник войны — тоже умер, но его я хоть и смутно, а помню. Так что жили мы вдвоем с мамой, звали ее Валентина Федотовна, и теперь я понимаю, почему она так и не привела мне нового папу, осталась вдовой. Меня, кстати, зовут Карпов Юрий Антонович. А моего соседа и закадычного друга — Мишкой, то есть Михаилом Константиновичем Агеевым.
Мишка жил в квартире этажом выше, как раз над нами. Он младше меня на несколько часов, но ухитрился родиться уже после полуночи, и его день рождения обозначен 17 апреля. Ставрополь в шестидесятом году был невелик, и наши матери познакомились и подружились в роддоме, а потом — какое везение! — получили новые квартиры в одном доме. Точнее, квартиру нашу выбил дед, потрясая в исполкоме орденами и медалями, а то бы мы так и жили в подвале доисторического дома где-то на Подгорной.
Как бы там ни было, меня с Мишкой связывает самая настоящая дружба, причем с очень раннего возраста. Его отец Константин Иванович работал телемастером, неудивительно, что мы с Мишкой и сами увлекались радиоделом, ведь с детства нашими игрушками были старые радиолампы и отслужившие срок ленточные конденсаторы. Кажется, первый приемник мы собрали еще до школы и тогда же, спустив через форточку провод, соединили переговорными устройствами Мишкину и мою квартиры. Я без Мишки и дня, помню, прожить не мог. Вместе мы бегали на пруд, читали одни и те же книжки, в школе потом сидели за одной партой — словом, были не разлей вода. С возрастом, правда, стали появляться и отличия: после телефильма «Семнадцать мгновений весны» Мишка стал бредить мечтой быть чем-то вроде Штирлица, бойцом невидимого фронта, а у меня особых планов на будущее не было; но не бросать же друга, и какое-то время я разделял его мечты и планы. В шестом классе, однако, выяснилось, что у меня не все в порядке со зрением, и мне пришлось носить очки. В очках я стал видеть гораздо лучше, но в секции самбо, куда начал ходить Мишка, тренер меня забраковал, утешив тем, что в шахматах передо мной могут открыться необозримые перспективы и я даже смогу стать гроссмейстером, а в самбо дальше первого разряда не продвинусь. Между прочим, Мишку это огорчило гораздо больше, чем меня. Но для виду я сделал очень грустное лицо и позволил Мишке меня пожалеть и мне посочувствовать.
