У самой лестницы, выходящей на террасу, возле византийского собора св. Юста есть огороженное место, бывшее кладбище, ставшее музеем старины. Там не сохранилось могил, кругом валяются лишь каменные обломки старых надгробных памятников: разбитые римские стелы и средневековые столбы, куски триглифов и разных украшений эпохи Возрождения, черепки разбитых урн со следами пепла - все эти осколки старины лежат вперемежку в траве, у подножия прекрасных деревьев.
Калитка кладбища была не заперта. Саркани толкнул ее и вошел, а за ним и Зироне, который меланхолически заметил:
- Вот самое подходящее место для самоубийства.
- А что, если бы тебе предложили покончить с собой? - насмешливо спросил Саркани.
- Ну нет, приятель, я бы отказался наотрез! Пусть у меня будет всего один счастливый день в неделю, с меня и этого довольно.
- Ты его получишь, и даже больше!
- Да услышат тебя все святые Италии, а их здесь, клянусь богом, насчитывают целые сотни!
- Ну идем!
Они прошли по полукруглой аллее, между двумя рядами урн и уселись на лежащей в траве огромной каменной розетке.
Сначала они молчали, что было по душе Саркани, но совсем не устраивало его спутника. Подавляя зевоту, Зироне вскоре сказал:
- Черт подери! Счастливый случай что-то не торопится, а мы-то сдуру так надеялись на него!
Саркани промолчал.
- Что за дурацкая затея искать его среди этих развалин! Боюсь, что мы дали маху, приятель! За каким чертом полезет он сюда на это старое кладбище? Когда души покинули свою земную оболочку, он им больше не нужен. И когда я буду тут лежать, мне тоже будет наплевать на запоздавший обед или пропущенный ужин. Идем-ка отсюда!
Но Саркани, погруженный в свои мысли, сидел с отсутствующим видом и не двинулся с места.
Несколько минут Зироне молчал, но вскоре на него напала обычная болтливость.
- Саркани, - начал он, - знаешь, в каком обличье мне больше всего хотелось бы повстречать счастливый случай, который, кажется, забыл своих старых клиентов? В образе кассира из банка Торонталя, который явился бы сюда с портфелем, набитым банковыми билетами, и передал бы нам сей портфель от имени упомянутого банкира, рассыпаясь в извинениях за то, что заставил нас ждать!
- Слушай, Зироне, - ответил Саркани, сердито хмуря брови, - в последний раз говорю тебе, что нам нечего больше ждать от Силаса Торонталя.
- Ты уверен?
- Да! Кредит, которым я у него пользовался, теперь исчерпан, и на мою последнюю просьбу он ответил решительным отказом.
- Плохо дело!
- Очень плохо, но это именно так.
- Ладно, допустим, что сейчас твой кредит исчерпан, но раньше ты ведь пользовался кредитом? А на чем он был основан? На том, что ты не раз отдавал свой ум и способности банку Торонталя для выполнения разных... щекотливых дел. Вот почему первые месяцы после нашего приезда Торонталь был не слишком прижимист. Не может быть, чтобы ты и сейчас не держал в руках каких-нибудь нитей, а если ему пригрозить...
- Если бы дело стало только за этим, оно давно было бы на мази, - пожал плечами Саркани, - и ты не бегал бы в поисках обеда! Нет, черт возьми! Я не держу Торонталя в руках, но если это когда-нибудь случится, уж я сорву с него хороший куш и заставлю его выплатить мне проценты и проценты на проценты с тех денег, в каких он мне сейчас отказывает! Вдобавок я подозреваю, что дела его банка последнее время немного запутались, он вложил большие суммы в сомнительные предприятия. Несколько крупных банкротств, произошедших в Германии - в Берлине и Мюнхене, - отразились и на банках Триеста, и что бы ни говорил Силас Торонталь при нашем последнем свиданий, мне показалось, что он чем-то встревожен. Надо дать воде замутиться, а в мутной воде...
- Пусть так, но пока у нас осталась только чистая вода для питья! Послушай, Саркани, мне кажется, надо еще разок попытаться выжать что-нибудь из Торонталя! Последний раз постучаться в его кассу и добыть хотя бы денег на дорогу в Сицилию через Мальту...
- А что нам делать в Сицилии?
- Это уж моя забота! Я хорошо знаю страну и могу набрать по дороге шайку мальтийцев, смелых ребят, без предрассудков, с которыми можно пуститься на любые дела. Тысяча чертей! Чем тут сидеть на мели - лучше уедем и заставим этого проклятого банкира оплатить нам дорожные расходы! Хоть ты и мало знаешь о его делах, кое-что ты знаешь, и он будет рад, если ты уберешься подальше от Триеста!
Саркани покачал головой.
- Черт возьми! Дальше это не может продолжаться! Ведь этак можно подохнуть с голоду!
Он встал и сердито топнул ногой о землю, словно она была ему злой мачехой и не желала его кормить.
В эту минуту глаза его остановились на птице, тяжело летевшей за оградой кладбища. Это был голубь; он с трудом махал усталыми крыльями и постепенно опускался все ниже к земле.
Зироне, не задумываясь над тем, к какой из ста семидесяти семи пород голубей, известных орнитологам, принадлежит эта птица, сразу решил, что она относится к разряду съедобных. Вот почему, указав на нее своему спутнику, он стал жадно следить за ней.
Голубь, повидимому, совсем выбился из сил. Он пытался отдохнуть, присев на выступ в стене старого собора, к которому примыкала высокая, квадратная, еще более старинная башня. Но, окончательно обессилев, он опустился ниже и сел на крышу над небольшой нишей, где стояла статуя св. Юста; вскоре ею ослабевшие лапки разжались, и он соскользнул на капитель античной колонны, стоявшей между башней и фасадом собора.
Саркани попрежнему сидел задумавшись и перестал следить за птицей, но Зироне не спускал с нее глаз. Голубь прилетел с севера. Как видно, он проделал далекий путь, и силы его истощились. А в то же время инстинкт толкал его вперед, к какой-то отдаленной цели; поэтому он снова взлетел, но, описав в воздухе дугу, вынужден был опуститься и скрылся в ветвях одного из деревьев кладбища.
Тут Зироне решил его поймать и осторожно пополз по траве к дереву. Вскоре он добрался до подножия толстого, узловатого ствола, по которому мог бы легко вскарабкаться на вершину. Он застыл на месте, молчаливый и неподвижный, как собака на стойке, ожидая, когда дичь взлетит на дерево и спрячется в ветвях у него над головой.
Голубь не заметил Зироне и попытался продолжать полет, но силы вновь покинули его, и он упал на землю, в нескольких шагах от дерева.
Броситься вперед, протянуть руку и схватить птицу было для сицилийца делом одной секунды. Он собирался тут же задушить бедняжку, но вдруг вскрикнул от удивления и вернулся к Саркани.
- Почтовый голубь, - сказал он.
- Ну что ж! Этот почтальон, видно, совершил свое последнее путешествие!
- Конечно, и тем хуже для тех, кому он нес эту записку под крылом!
