– Дарайцы последуют за нами, – изрек Троп.
После этого напряженного вывода он заткнулся еще на сутки.
Зеф грыз рукоятку своего кнутика и, плюясь щепками, орал что-то о неизбежном бое и неисправных орудиях левого борта.
"Карамелька" дарайцев и впрямь целенаправленно перла следом, игнорируя сопротивление выхлопа.
– Мирные ребята, – сказал я, желая утешить Зефа. – Стихи любят…
Зеф захрипел и посмотрел на меня налитым кровью глазом, а потом и вовсе убежал куда-то в заросли, размахивая хлыстом, как укротитель.
– Тебе повезло, что ты мужчина, – хмуро сказал Рем. – Иначе капитан бы приготовил из тебя мясо в соусе. Дара не считают нас разумными. Дара рады уничтожать нас. У них боевое преимущество.
– Почему не считают разумными?
– Мы не пишем стихи.
Я посмотрел на переводчик и пробежал глазами сказанную Ремом фразу. На этот раз вместо "мужчины" значилась какая-то "принцесса".
– Не пишете стихи? Да просто нужны слова с одинаковыми окончаниями!
"Карамелька" приближалась и уже не выглядела такой мирной, наливаясь синим светом защитного поля.
– Это невозможно, – сказал Рем.
– Стена. – Первое, что пришло в голову. – Найди слово с похожим окончанием.
– Огурец, – застенчиво сказал Рем.
Не знаю, что на самом деле он имел в виду, но окончания явно не сходились. Я потерзал наручный переводчик и обнаружил, что в их языке нет ни одной пары слов с одинаковым окончанием. Чтобы сочинить самый завалящий стих, им потребовалось бы изобрести речь заново. Дело было плохо.
Пилоты возбужденно переговаривались. Наш след стал фиолетовым – явный признак того, что двигатели на пределе. Дарайцы перли напролом, легко сокращая расстояние.
Троп выкладывал на песочке что-то, похожее на алтарь. Рем благоговейно наблюдал за ним.
Рев Зефа разрушил эту идиллию.
– Мы не сдадимся! Мы умрем, как полагается солдатам! Правый борт! Защитное поле!
Защитное поле окутало корабль колыхающейся пленочкой – всю энергию сжирали двигатели, один из которых, насколько я понял, был неисправен. Левый борт оказался полностью беззащитным.
– Где инженер? – заорал я.
Мне совсем не улыбалось кончиться на неизвестном мостике, среди елок и идиотов, не сумевших изобрести два мало-мальски похожих слова.
– Он умер, – пояснил Рем, заворожено наблюдавший за строительством алтаря. – Мы шли на базу за новым членом команды. И почти дошли…
Он глубокомысленно закатил глаза.
Зеф бушевал где-то у пультов, до нас доносился его звериный рык.
– Энергию с правого двигателя на защитное поле!
Меня передернуло. Я представил – вот экстренное торможение заносит нас вправо и тащит прямехонько на дарайцев, тепленьким и незащищенным правым бочком.
– Он воин, – с восхищением сказал Рем. – Он умеет воевать.
Троп распрямился над своим алтарем. Его глаза сверкали холодной яростью. Я позавидовал его стоическому спокойствию. Самого меня трясло, как сломанный массажер для рук. Было ясно, как день – даже если я возьмусь за починку, на все уйдет не меньше недели, с учетом того, что я еще ни разу не брался за инопланетную технику. Конец… из-за паршивых стишков.
Вся жизнь промелькнула перед глазами и тормознула где-то в районе капитана Скворцова. Из-за паршивых стишков?
– Пропусти, – сказал я, отпихивая Рема, с трудом продрался сквозь заросли к ближайшему пульту связи и пнул задумчиво глядящего в монитор офицера.
– Связь с Дара! Наладь мне с ним связь!
Вокруг зарокотали недовольные голоса, утихшие при выкрике Рема:
– Это же мужчина!
"Принцесса", – съехидничал переводчик.
Голоса затихли. На меня опять смотрели со смешанным выражением восхищения и умиления. Воспользовавшись моментом, я спихнул офицера с кресла и уселся туда сам.
Спину подперла неудобная, словно крышка гроба, спинка, рассчитанная на аховый рост, но мне было не до удобств.
Я на удивление быстро нашел нужную мне частоту и вывел картинку на полный экран. Дара, могущественная минога, задрапированная в звездный переливчатый плащ, шлепнула губастым ртом.
Переводчик захлебнулся, лишь изредка выплевывая пережеванное: "презренных непотребцев разум в желудках храня…", "великие предки, простершие перст…", "смерть грезит о вас, хладея висками"…
Я сглотнул. Дара был настроен серьезно. Вокруг него переливались павлиньи перья кристаллических трубок управления. Преобладал синий – готовность к атаке.
– Незабвенная минога, я пришел для диалога, – торжественно выговорил я, как только Дара заткнулся. – На ваш бред один ответ – долго жили вы без бед? От Скворцова вам привет!
Несколько минут я наслаждался произведенным эффектом. Кожа дарайца пошла волнами – он был похож на гуся, подавившегося коркой. Круглый рот судорожно задергался. Дараец выпростал из-под мантии дрожащий щупалец и потянулся куда-то в сторону. Изображение мигнуло и исчезло. Дарайская "карамелька" неуклюже развернулась и брызнула прочь, оставив за собой волнистый белый свет.
– Все, – выдохнул я и обернулся.
У меня за спиной образовалась недвижимая скульптурная группа.
Зеф очухался первым. Он снова положил мне на затылок тяжеленную ладонь и выговорил:
– Доблесть требует награждения…
– Банки желе хватит, – подумав, прохрипел я из-под его руки.
Это желе обернулось для меня еще одной бедой, но это уже совсем другая история.
Во всем, что не касалось техники и вычислений, я непроходимо туп. К сожалению, любви к вычислениям для успешного окончания Высшей Космической Академии было недостаточно. Существовали такие бестолковые предметы, как основы составления конституции погрязшим в невежестве расам и краткий курс изобретения быстродействующих ядов. С составлением конституции на экзамене я справился. Компьютер лихим рандомом подсунул мне ришанов, в среду которых я довольно ловко внедрил иго демократии, пустив в расход всего треть ныне здравствующего населения. До моего гипотетического вторжения ришаны перебивались монархией, принятой на их планете за единственно возможную форму правления около сорока веков назад.
Экзаменатор указал мне на мелкие огрехи, но, в целом, программой остался доволен.
С ядами было сложнее. Я бился и так и сяк, но то, что выходило, было способно прикончить только одно живое существо во Вселенной – меня.
Я поинтересовался, зачем будущему инженеру эта ведьмина кухня и услышал поучительную историю. На заре освоения космоса один из механиков застрял со своим вдребезги разбитым клипером на какой-то планетке, местные жители которой отличались способностью исполнять невербальные желания. Механик же надышался различной химией, хлынувшей из двигателей, и желания его были ужасны. В тяжелый период бессознанки он умудрился поиметь противоестественные связи с ближайшими деревьями и поменять пол. Придя в себя, механик решил не позорить только начавший набирать обороты военный флот, состряпал какую-то гадость, траванул ею местное население и отравился сам. Земля впечатлилась. Дело приняло героический оборот. Славные традиции чести мундира восстанавливались на глазах. Уничтожение целой планеты посредством простенького химического соединения тянуло на посмертную планку Незабываемого.
