Хитрая эта штука, "тет". Его совсем недавно придумал кто-то из Научного центра. Патент на изобретение выкупила корпорация, так что о "тете" еще никто не знал, кроме руководителей корпорации и главных специалистов. Во всем это обычный радиотелефон, с той лишь "небольшой" разницей, что никто не мог подслушать разговора двух абонентов. Сам радиосигнал мог поймать и радиолюбитель, но расшифровать его не сумел бы ни один аппарат. В двух аппаратах стояли детекторы — половинки одного монокристалла. Кристалл был получен из вещества, привезенного космической экспедицией. Повторить монокристалл в таком же варианте атомной решетки было невозможно — каждый раз получалась другая решетка, хотя по всем основным физическим данным один кристалл был совершенно похож на другой.
Полученный монокристалл разрезали лучом лазера на две части и заряжали ими два аппарата. Изобретатель справедливо назвал свой радиотелефон "тет-а-тет".
— Нет ли у вас подозрений, Притт, — без обиняков начал Босс, что, впрочем, было его обычной манерой на деловых встречах с сотрудниками, — нет ли у вас подозрений, что кто-то хочет сунуть нос в ваши дела?
— До сих пор не было, — неуверенно сказал Притт. — Парни из вашей службы безопасности, вероятно, не зря едят свой хлеб.
— Я тоже так думаю. И все же это дело, — он показал на ворох газет с заголовками, кричащими о таинственном взрыве на Колорадо, — это дело не выходит из головы. Я прикажу усилить охрану вашей лаборатории, но это может дать обратный эффект: интерес к объекту пропорционален его охране. Если было бы иначе, я не стал и отрывать вас от дела — просто усилил бы стражу и все.
Сейчас я хочу знать, нет ли у науки более надежного способа защиты от любопытных.
— Есть, сэр. Я поставлю несколько скрытых излучателей. Человек, попадающий в поле их действия, утрачивает часть памяти. Он моментально забывает, зачем пришел сюда. После неудачных попыток вспомнить, человек вынужден уйти. Через два-три дня его память восстанавливается без изъяна.
— И тогда он опять пойдет? Нет, доктор, давайте лишим его памяти навсегда. Такое излучение нам, пожалуй, подойдет!
— Но это опасно для сотрудников лаборатории. Не исключен несчастный случай…
— Ну, знаете, если какой-то растяпа и попадет, потеря для нашего концерна не будет велика.
— А если я?
— Вы — другое дело, — усмехнулся Босс. — Мы слишком много вложили в вас, Притт, чтобы не заботиться о вашем здоровье. Совет, очевидно, примет ваше предложение. Ведь для концерна безразлично — взорвут ли вас вместе с лабораторией или вы попадете в дом умалишенных — разницы в убытках не будет никакой.
— Спасибо за откровенность, сэр, — кисло улыбнулся Притт. За несколько лет работы в концерне он, кажется, должен был привыкнуть к манерам Главного босса — подчеркнутой деловитости, временами доходящей, вот так же, как сейчас, до цинизма.
Вначале ему именно это и нравилось: никакого плутовства, четкая, почти математическая точность мысли, чувств, желаний.
Босс иногда шутил, обладая достаточно развитым чувством юмора. Но все же эта слишком откровенная прямота коробила даже далекого от сантиментов Притта. Он не боялся своих хозяев и внутренне не испытывал к ним ни малейшего почтения — знал, что нужен им больше, чем они ему. Ради науки он пошел к ним в кабалу. Ради науки он живет. До сих пор его мечтой было выполнить заказ концерна, получить все, что оговорено в контракте, и отдаться самостоятельной, не зависимой ни от кого работе, как Маргрэт. Он ей завидовал. У нее было полуторамиллионное наследство от дядюшки из Кливленда и еще кругленькая сумма за удачно выполненный заказ братьев Салливэн. Как-то года два назад Маргрэт посетила его холостяцкую квартиру и предложила ему руку и сердце. Конечно, особой страсти он к ней не испытывал, но питал добрые чувства. Впрочем, и как женщина она, пожалуй, даже нравилась ему.
Еще она сказала: "Мои деньги позволят нам несколько лет работать самостоятельно. Я хочу иметь не только мужа, но и коллегу. Думаю, ты разделяешь такой взгляд на вещи".
Да, лучшей подруги жизни ему теперь не найти… Но тогда они не договорились. Маргрэт требовала, чтобы он немедленно включился в ее работу.
А он дождаться не мог, когда начнет воплощать в жизнь свою идею, и казалось, что этот день совсем близок…
День, когда он вернет Дэвиду Барнету облик человека, выпустит его на свободу из рабства, чудовищней которого еще не знало человечество во все свои самые страшные времена. Истории известно превращение человека в бессловесное тягловое животное, в исполнителя любой воли господина. Но во всех случаях в рабстве находилось тело человека. Только с помощью религиозного фанатизма или угрозой телесных страданий, страхом смерти можно было частично подчинить себе и мозг раба. Но у мозга оставалось право прекратить свою жизнь, если рабство казалось ему невыносимым…
Здесь в рабстве находился только мозг. Тела вообще не было. Оно давно тлело в могиле, на которой лежит плита из черного лабрадора: "Дэвид Уильям Барнет. Профессор математики. 1986–2018".
Лучший и, пожалуй, единственный друг Притта со студенческой скамьи.
Подвели его тормоза, когда он, любитель быстрой езды, врезался на своем "супер-электро" в тяжелый грузовик, прозевав его стоп-сигнал. Голова и грудная клетка, благодаря привязной системе, уцелели. Но нижняя часть тела и ноги были раздроблены сорвавшимися аккумуляторами.
По странному стечению обстоятельств катастрофа случилась примерно через месяц после того, как Притт заявил на заседании наблюдательного совета корпорации: "Для выполнения вашего заказа мне нужен живой человеческий мозг".
Его лаборатория уже две недели находилась в готовности номер один, поддерживаемой круглосуточно — саркофаг, готовый принять живой мозг, извлеченный из черепной коробки, кроветворные машины, готовые питать его соком жизни, и десятки других аппаратов и приборов, предназначенных поддерживать температуру, давление и все другие параметры серого вещества.
Бригады врачей-реаниматоров дежурили, сменяясь возле операционной барокамеры.
Джоан Барнет немедленно вызвала Притта по телефону и умоляла сделать "что-то", "заморозить, законсервировать" беднягу, пока медики придумают, как спасти исковерканное тело ее мужа.
"Решайся, — сказал он себе. — Или — или. Другого случая может не быть.
Голова блестящего математика, аналитика… Такие головы на дорогах Штатов не часто находят…"
Пауза затянулась, и он извинился перед Джоан, попросив минуту на размышление. Его мучил один вопрос: сумеет ли он работать с Барнетом, то есть с его головой, по той чудовищной программе, что продиктовали ему хозяева корпорации? Хватит ли у него жестокости "оседлать" мозг человека, которого любил и который платил ему тем же?..
