Я ступил на песок и прошел между лужами к великану. Двое маленьких мальчиков на ухе и одинокий папаша, стоявший на вершине одного из пальцев, посмотрели на меня, когда я приблизился. Но как я и надеялся, оттягивая визит, никто больше не обратил на меня внимания. Люди на берегу ежились под своими пальто.
Опрокинутая ладонь великана была покрыта обломками ракушек и песком, в котором видны были отпечатки ног. Округлая масса бедра возвышалась надо мной, закрывая море. Сладкий острый запах, который я чувствовал и раньше, был здесь сильнее. Сквозь полупрозрачную кожу я видел змеевидные петли свернувшихся кровеносных сосудов. Каким бы неприятным это ни казалось - эти непрекращающиеся изменения, эта мрачная жизнь в смерти - то, что я был один, одиночество позволило мне поставить ногу на тело.
Воспользовавшись выступающим большим пальцем как ступенькой лестницы, я взобрался на ладонь и начал восхождение. Кожа была тверже, чем я ожидал, и едва поддавалась под моим весом. Я быстро прошел по наклонному предплечью и через вздувшиеся шары бицепсов. Лицо утонувшего великана нависло справа надо мной, своими пещероподобными ноздрями и склонами щек напоминая конус причудливого вулкана.
Осторожно обогнув плечо, я ступил на широкий променад груди, поперек которой, подобно огромным стропилам, выступали гребни реберной клетки. Белая кожа была испещрена бесчисленными синяками - следами ног, делавшими ее темной. Были отчетливо различимы рисунки каблуков. Кто-то построил небольшой песочный замок в центре грудины, и я взобрался на это частично разрушенное сооружение, чтобы получше разглядеть лицо.
Двое детей, влезших на ухо, теперь втаскивали друг друга на правый глаз, слепо глядящий мимо их крохотных тел. Голубой шар глазного яблока весь был заполнен какой-то молочной жидкостью. Лицо, наблюдаемое снизу и под углом, лишено было всякой привлекательности и спокойствия, вытянувшийся искаженный рот и задранный подбородок напоминали разрушенный нос корабля, попавшего в крушение. В первый раз я представил себе, как велики были последние физические страдания великана. Я ощутил абсолютное одиночество погибшего, брошенного, как покидают корабль на пустом берегу, оставленного во власти волн, превративших его лицо в маску изнурения и беспомощности.
Как только я шагнул вперед, нога моя погрузилась куда-то в мягкие ткани и сильный порыв зловонного газа ударил из отверстия меж ребер. Отшатнувшись и отступив от гнилого воздуха, который как облако повис над головой, я повернулся в сторону моря, чтобы прочистить легкие, и с удивлением увидел, что левая рука великана была ампутирована.
В полном замешательстве я уставился на чернеющий обрубок, в то время как несколько подростков в 30 футах от меня рассматривали меня кровожадными глазами.
Это было только начало разорения. Видимо, я был свидетелем приближающегося конца величественного миража. Два последующих дня я провел в библиотеке, так как были причины, не позволившие мне поехать на побережье. Когда же в следующий раз я пересек дюны и ступил на береговую гальку, великан был немногим далее 20 ярдов. Из-за близости к грубой гальке все черты его утратили магию, присущую прежде этому телу, обмываемому волнами вдали от берега. Теперь, несмотря на его величину, покрывающие тело синяки и грязь приблизили великана к человеческому масштабу. Огромные размеры только увеличивали его уязвимость.
Правая .рука и нога утопленника были отделены, оттащены по склону и увезены. Расспросив небольшую группу людей, ежившихся на молу, я заключил, что сделали это владельцы фабрики удобрений и кормов для скота. Оставшаяся нога великана возвышалась в воздухе - стальной трос держал ее за большой палец. Все было в явном приготовлении к следующему дню. Берег вокруг был беспорядочно истоптан рабочими, глубокие борозды отмечали, где тащили руку и ногу. Темная жидкость сочилась из обрубков, окрашивая песок и белые шишки каракатиц. Ступив на гальку, я заметил, что на серой коже было вырезано множество шутливых лозунгов, свастик и других знаков, как будто калеченье этого недвижного колосса высвободило внезапный поток подавленной злобы. Мочка одного уха была проткнута деревянным копьем, в центре груди кто-то развел небольшой костер. Кожа вокруг костра была обуглена, мелкая древесная зола все еще развевалась ветром.
Скверный запах окутывал труп - откровенный знак гниения, и это наконец-то отогнало обычные скопления молодежи. Я возвратился на гальку и взобрался на лебедку. Распухшие щеки великана почти закрывали глаза, раздвинули губы в монументальном зевке. Когда-то прямой греческий нос теперь был искривлен и сплющен, лицо, раздувшееся как шар, истоптано бесчисленными каблуками.
Когда я приехал на следующий день, то обнаружил, почти с облегчением, что голова уже увезена.
Прошло несколько недель, прежде чем мне вновь удалось поехать на побережье. К этому времени сходство великана с человеком исчезло. Если тщательно приглядеться, лежащие на берегу грудная клетка и живот были несомненно подобны человеческим, но так как все конечности были обрублены, вначале по колени и локти, и затем по плечи и бедра, туша напоминала, теперь любое обезглавленное морское животное - кита или китовую акулу. С утратой схожести этой фигуры с человеком, с утратой тех индивидуальных черт личности, которые были присущи великану, интерес у зрителя выдохся. Люди покинули побережье, если не считать пожилого дворника и ночного сторожа, сидящих на пороге хибарки, поставленной подрядчиком.
Неряшливые деревянные леса были сооружены вокруг туши, и дюжина лестниц качалась от ветра. Песок вокруг был замусорен, в беспорядке валялись куски веревок, длинные ножи с металлическими ручками и крюки, галька была покрыта жирной масляной кровью, кусками костей и кожи.
Я кивнул сторожу, который строго взглянул на меня поверх жаровни с горящим коксом. Воздух вокруг был пропитан острым запахом ворвани, кипящей в чане за лачугой. Небольшой подъемный кран был накрыт тканью, которая когда-то укрывала чресла великана.
Обе берцовые кости были увезены, и .открытые углубления зияли, подобно дверям сарая. Предплечья, ключицы также были отправлены. То, что осталось от груди и живота, было размечено по коже дегтярной кистью параллельными полосами. Первые пять или шесть секций уже были срезаны с диафрагмы, открывая огромную емкость грудной клетки.
Когда я уходил, стая чаек скатилась с неба и уселась на берегу, с дикими криками клюя запачканный песок.
Несколько месяцев спустя, когда это событие в общем уже было забыто, различные части тела расчлененного великана начали вновь появляться по всему городу. В основном это были кости, которые фабрикантам удобрений оказалось не под силу измельчить. Массивные размеры, громадные сухожилия и диски хрящей, соединенных с суставами, немедленно выдавали происхождение костей. По каким-то причинам эти расчлененные части, казалось, лучше передают величие утонувшего колосса, чем когда-то - распухшие придатки, впоследствии ампутированные.
