Кинофильм кончился. Так ничего интересного и не произошло в жизни экранного Непрушина. Зал опустел мгновенно. Петр Петрович вышел под противный дождь. И одна мысль вдруг закопошилась в его голове. Кто, кто играл роль заглавного героя? Кто согласился на эту смертную муку?
Непрушин обогнул угол кинотеатра и торопливо вбежал в холл. Нет, очереди в кассах сегодня не предвиделось. Нашарив в кармане мятый рубль, он ринулся к кассе зеленого зала. Вид его среди этого ленивого покоя и нетронутой тишины был странен и нелеп. Куда, скажите, пожалуйста, рвется человек?
– Один билет! – с хрипотцой в голосе сказал он.
Видя такую поспешность, человек шесть-семь, только что вошедших и начавших было отряхиваться, не раздумывая, образовали очередь за Петром Петровичем. Кассирша синего зала даже просунула голову в окошечко, чтобы получше рассмотреть это чудо.
– На четырнадцать десять? – чуть испуганно спросила кассирша зеленого зала.
– Да! – коротко, но с некоторым нажимом ответил Непрушин, схватил билет, сдачу и бросился к билетерше.
Что его несло? Что несло его еще раз со стороны посмотреть на самого себя? Ведь только тоска и безнадежность были оставлены ему в удел…
Билетерша посмотрела на Непрушина с явным сочувствием.
– Не началось? – с испугом спросил Непрушин.
– Нет, – вежливо ответила женщина и немного приосанилась. Даже платье на ней стало сидеть опрятнее и красивее. – У нас после третьего звонка начало.
– Ага, – сказал Непрушин облегченно. – Это хорошо, что после третьего…
– Хорошо, – согласилась женщина и быстрым жестом исправила прическу. Вам понравилось?
– Разве это может кому понравиться?
– Вчера вот на два сеанса вообще ни одного билета не продали.
– Бывает… Так, значит, после третьего?
А у кассы зеленого зала уже вытянулась цепочка человек в двадцать.
Билетерша, удивленная и даже как будто чем-то обрадованная, отрывала корешки билетов. Двери в зал распахнулись, и Непрушин, кивнув женщине, побежал занимать место. Титры, титры бы только не пропустить! Он нашел свое место посреди ряда прямо перед проходом. Никогда в жизни ему не доставались такие хорошие и удобные места. И ничья голова впереди мешать не будет.
Человек пятьдесят зрителей свободно разместились в пятисотместном зале. Свет начал меркнуть. Сначала показывали журнал «Сибирь на экране» за март месяц, «линейку готовности», последние массовые лыжные кроссы, хор завода режущих инструментов.
А вот пошли и титры. Так. В главной роли… Кто же в главной роли? Кто в роли? Петр Петрович Непрушин… и далее ничего, пропуск, многоточие! Маргариту Непрушину вот кто-то играет, и Половинова, Цельнопустова, то есть, в действительности. А самого Непрушина?! Что за фокус, растерянно подумал Петр Петрович, это же издевательство! Никого, видимо, и не интересует фамилия артиста. Всем все равно. А вот ему нет. Даже тут на Непрушина свалилась очередная нелепость.
Ну хорошо. Играй, играй, уже злорадно подумал Непрушин, посмотрим, что у тебя получится. А ничего путного у тебя не получится. Потому как тряпка, размазня, ошибка природы. Убивать таких рохлей надо… при рождении… Сейчас вот Половинов, Цельнопустов то есть, первый раз придет к нему домой и как барии развалится в кресле. Играй, играй! Да я бы его попер, так что только пыль столбом. Уже тогда все ясно было, но неудобно, нетактично… А он носки мои носит, галстук… Нет, сейчас бы дал ему хорошенечко.
А Непрушин на экране словно прочел мысли Непрушина, сидящего в зале, схватил Половинова, то есть Цельнопустова, за шиворот, выволок из кресла и встряхнул.
– Ты че? – удивился Поло… Цельнопустов.
– Это кресло для Варвары, – спокойно пояснил Непрушин.
– Для какой такой Варвары?! – завопил Пол… Цельнопустов. Это он страх нагонял на хозяина квартиры. – Знать не знаю никакой Варвары! Маргаритой твою жену зовут!
– Для кого – Варвара, а для кого – Маргарита, – лениво сказала жена Непрушина, подводя брови черным карандашом.
– Нет, Варвара! – упорно повторил Непрушин. – А ты никакой не Половинов, а Цельнопустов! Цельнопустовым был, Цельнопустовым и останешься!
– За оскорбление, знаешь, че бывает? – спросил Половинов-Цельнопустов.
– Знаю, – вдруг сник Непрушин. – Я не ответственности боюсь, я вас боюсь, подлости вашей, бессовестности боюсь.
– Да поддай ты ему как следует! – выкрикнули в зале.
– И никуда он жаловаться не пойдет! – пообещал кто-то еще. – Вот ведь скотина!
– Ты, Петруша, жизни-то ведь не знаешь, – лениво сказала Варвара-Маргарита. – Ты ведь не от мира сего… Другим жить не мешай…
– Да разве жизнь у вас? – возопил Непрушин.
– А у тебя? – нехотя спросила Варвара-Марга…
– Нет у меня жизни, – согласился Непрушин.
– Нет, – подтвердила Варвара-Ма… – И не путайся под ногами у других… Ты прогуляться-то, Петруша, не хочешь ли?
– А! – с отчаянием сказал Непрушин. – Делайте, что хотите. Только учтите, что никакие вы не Маргарита и Половинов, а Варвара и Цельнопустов. Это уж я точно знаю. – И ушел, даже не хлопнув дверью.
– Ну и дурак! – раздалось в зале. – Вот дурак!
Дурак, согласился Непрушин, всю жизнь дураком был. Ведь не встряхнул тогда Цельнопустова, не схватил его за шиворот, а даже спичку поднес, чтобы Цельнопустов прикурил свой неизвестно откуда берущийся «Филипп-Морис». Цельнопустов тогда еще немного покуражился, словно не замечал, что огонь подбирается к чуть вздрагивающим пальцам хозяина квартиры, мужа Варвары.
Вот как оно было на самом деле…
А тут кино!
Но… но ведь и в кино, на предыдущем сеансе, все было как в нелепой жизни Непрушина! Что же это?!. Кусок ленты пропустили? Так нет. Дубль, может, какой нечаянно вклеили? Петр Петрович настороженно уставился в экран.
Господи боже мой! Кинофильм чем-то изменился! Невозможно, а изменился. И Цельнопустова уже в основном называли Цельнопустовым, а не Половиновым. И если иногда и путались, то тут же извинялись. А сам Цельнопустов один раз даже крикнул на Варвару: «Никакая ты не Маргарита! Варвара ты обыкновенная!» На что, впрочем, Варвара нисколько не обиделась.
Ну дела! Дела, да и только!
Что-то еще происходило на экране, но уже совсем не так, как на предыдущем сеансе.
Что-то закипало в Непрушине на экране, хотя и не прорывалось больше наружу. Что-то закипало и в Непрушине, сидящем в зале.
Зрители расходились слегка возбужденными. Обсуждали увиденное, пытались понять замысел режиссера.
– Модернизм, – говорил кто-то. – Сейчас модно ставить модернистские фильмы.
