— К сожалению, может. И вы в этом убедитесь, когда перевернете страницу книги. Это все еще впереди. И я дал бы вам один совет: пока этого еще не произошло, цените больше свою жену. Она еще с вами. Потом наступит день, когда вы почувствуете свое одиночество. До этого дня еще несколько лет. Но день этот неизбежен. Ведь я появился из будущего.
— А как вас зовут?
— Виктор, — ответил он, — Виктор Петрович. И я могу даже дать свой адрес.
И он назвал мой адрес, тот самый, который я никак не мог вспомнить, когда закончил свое письмо жене.
— Это же мой адрес, — сказал я.
— В настоящее время — да. Но что касается будущего — там другая картина. Вы переедете на новую квартиру в Купчино, а я поселюсь в бывшей вашей, с бывшей вашей женой, которая станет моей.
— Не будет этого.
— Будет. Я-то лучше вас знаю. Я ведь только что оттуда, из будущего, с еще не прочитанной страницы вашей жизни.
— Но зачем это? Зачем? Человек не должен обгонять самого себя, а жить, идя с временем и с самим собой в ногу. Зачем вы пришли раньше назначенного срока?
— Спросите волшебника — вашего дядю. Это он изъял меня из моего дня и часа и прислал сюда, под это окно. По-видимому, он хотел, чтобы мы познакомились. Может, он ставил себе и другую цель.
— Какую?
— Вы лучше знаете характер вашего дяди. Он не злой волшебник, скорее добрый. И он, наверное, вам желает добра.
— А вам?
— Наверное, и мне тоже, если он не страдает семейственностью.
— Вряд ли страдает. А он не может изменить мое будущее?
— Сомневаюсь. Ведь я же пришел оттуда. Привет вам от вашей бывшей жены. Она часто вспоминает вас добрым словом и иногда жалеет, что ушла от вас, хотя вы плохо мыли шею и иногда скупились на мелкие расходы. Да, иногда она жалеет, но не радуйтесь и не обманывайте себя: она к вам не вернется, слишком много воды утекло.
— Вы говорите таким тоном, словно жена уже ушла от меня.
— Нет. Пока все в порядке. В вашем распоряжении еще несколько лет. Но ведь все временно в нашей жизни. И к тому же я пришел сюда вовсе не для того, чтобы вас утешать.
— А для чего?
— Не знаю. Просто так. Оттого, что ваш дядя раньше срока перевернул страницу вашей жизни, а заодно и моей. В сущности, все еще далеко, все еще впереди, и я вас не знаю. Давайте условимся, что всего этого еще не было, как в обычной жизни.
— Я не понимаю, чего вы от меня хотите? Уж не хотите ли вы, чтобы я забыл все, что узнал от вас?
— Да, — сказал он. — Забудьте, как вы забыли свой собственный адрес. Человек не должен забывать свое прошлое. Но будущее! Он не должен его знать, его еще нет, оно будет… Да вот, кажется, идет ваш дядя.
Дядя подошел тихо, как и полагается волшебнику.
— Здравствуйте, — сказал он. — Я рад, что вижу вас вместе. Мне нужно с вами поговорить. Вы можете поздравить меня. Я, кажется, нашел научное обоснование для скромных чудес, которые я время от времени творю.
Мне уже некогда было смотреть в окно и читать книгу со странным названием «Чья-то жизнь». Я думал о своей жене Клаве и о том, что она уйдет от меня.
— Дядя, — сказал я, — извини. Мне нужно быть дома. Неотложные дела.
— Понимаю, — обиделся дядя. — Тебе не нравятся мои чудеса. Ты не любишь суеверия и презираешь мрак. Но сейчас, когда я почти подвел под них теоретическую базу…
— Не надо, не оправдывайся, — прервал его я, — я ведь приезжал к тебе не ревизовать твою работу. Я чудесно провел время, смотрел в окно, гулял по волшебной дороге. Хотя ты ушел на пенсию, но ты полон творческих сил. Немножко жаль — ты тратишь эти силы на то, что давно осуждено историей и прогрессом. Чудес не должно быть.
— Необоснованных чудес. Но мои чудеса будут скоро утверждены в специально созданном для этого комитете. Я пишу статью и собираюсь послать ее в научный журнал. К статье приложен строго проверенный математический аппарат.
Я не стал спорить. Мы тепло попрощались, и я, пройдя по волшебной дороге, сел в поезд. Вокруг уже не было никаких чудес, все было обыденно и заранее известно: названия станций, слова, которые произнесут пассажиры, ругая духоту, телеграфные столбы с сидящими на проводах птицами, похожими на нотные знаки.
Я подходил к окну и видел поля, все время поля, поля и небо, небо и поля без всяких изменений.
И я подумал — не странно ли, что это окно обыкновенное, и пейзаж один и тот же, и за окном нет никаких чудес. Я подумал так потому, что, гостя у дяди, я постепенно привык к чудесам и не хотел от них отвыкать.
Домой я приехал вечером, когда жена сидела за столом и просматривала ученические тетрадки. Обычно меня раздражало, что Клава уделяла много внимания школе, ученикам, их родителям и мало внимания мне, но сейчас я с нежностью смотрел на жену, и дело, которым она занималась, показалось мне одним из самых прекрасных дел на земле.
Я обнял жену, поцеловал ее и заглянул в тетрадку, где милые круглые буквы напоминали о детстве.
— Я не ждала тебя, — сказала Клава, — ты пробыл у дяди всего десять дней, а собирался провести целый месяц.
— Да. Но мне недоставало там тебя, я скучал и потому приехал.
— Но ты писал, что там были чудеса, что дядя волшебник и все ежеминутно менялось?
— Писал, — сказал я, — ну и что?
— А здесь нет никаких перемен. Начались занятия в школе; новая заведующая, у нее прескверный характер, мучит себя, нас и учеников.
Я подошел к окну. За окном шел трамвай.
На другой день я снова подошел к окну. За окном шел трамвай. И то же было и на следующее утро. Улица была похожа на этот трамвай. Но, не находя перемены на улице, я чувствовал ее в себе.
С каждым днем я чувствовал все острее и острее, как росло мое чувство к жене. Казалось, кто-то повернул вспять течение моей жизни и я снова вернулся в те удивительные дни, когда робко ухаживал за Клавой и назначал ей свидания в Михайловском саду.
Клаве, по-видимому, нравилось это. И, проверяя детские тетрадки, она время от времени бросала взгляды в мою сторону, словно признавая не только существование своих учеников, сердитой заведующей, слабохарактерного завуча, но и мое тоже. В свободные часы мы стали ходить в кино, а иногда даже в театр.
Правда, иногда я подходил к окну и всегда видел за этим окном одно и то же: трамвайную линию, булочную и магазин, в котором продавали обои, замки и краску. Да, мир застыл за этим окном, как одна и та же декорация в жалком провинциальном театре, но зато внутри меня текла жизнь, живая и интимная, как недосказанная сказка.
— Ты меня еще не разлюбила? — спрашивал я жену.
Она отвечала улыбкой, неузнаваемо менявшей ее немножко увядшее и усталое лицо.
