— Я буду откровенен с вами, Дик. За время президентства мне не раз приходилось испытывать страх, но это… — он раздраженно хлопнул ладонью по обложке, — это, пожалуй, напугало меня по-настоящему.
— Мы в беде, мистер президент, — ответил Нейдельман. — Мы сползаем в гражданскую войну. Вот это, — он коснулся толстым пальцем папки в руках президента, — возможно, спасет нас от нее.
Президент с недоверием уставился на Нейдельмана.
— Вы хотите, чтобы я разрешил предумышленное убийство американских граждан, но лишь допускаете возможность, что это спасет нас?
Нейдельман подышал на очки и протер их полой пиджака.
— Если вам нужна убедительная аргументация, то загляните на двести двадцать восьмую страницу, там выводы и заключения.
Президент нашел страницу и начал читать вслух:
— «…Мнение настоящей комиссии заключается в том, что воссоединение Соединенных Штатов может быть наилучшим образом достигнуто способом, политически и экономически приемлемым…»
Президент взглянул на Нейдельмана:
— А что вы называете «последним козырем»?
Советник по вопросам науки задумчиво взглянул в окно.
— Сейчас это выражение используется специалистами по теории игр, особенно военными, когда они имеют в виду непредсказуемый по своим последствиям фактор, способный принести далеко идущие результаты в самом конце игры.
Кавалькада выехала на Пенсильвания-авеню и вынуждена была сбавить скорость до трех миль в час, так как приходилось ехать по «гребенке» — ступенчато уложенному асфальту, заставлявшему замедлять ход перед контрольно-пропускным пунктом. За ним уже ожидал тяжелый бронеавтомобиль, готовый пристроиться сбоку, как только кавалькада снова наберет скорость. Из откинутых люков выглядывали автоматчики, внимательно осматривавшие крыши близлежащих домов на случай появления снайперов.
Нейдельман видел стены домов со следами пуль, окрашенные до второго этажа в черный цвет, чтобы ночью сделать армейские патрули менее заметными на их фоне; окна, заложенные мешками с песком; кольца колючей проволоки в проездах и подворотнях; надписи, предупреждающие, что оставленные без присмотра автомобили будут подорваны службой безопасности. Смотрел и думал, какой аргумент может убедить президента в том, что необходимы более решительные меры, а не игра в войну, чтобы спасти страну от ран, которые она наносит сама себе.
Президент продолжил чтение.
— «Следует иметь в виду, что умышленное убийство американских граждан по численности будет лишь небольшой долей тех потерь, которые понесет народ в случае всеобщего вооруженного восстания». Вы же требуете убийства американцев!
— Чтобы спасти американцев. Разве не к этому мы все стремимся?
Президент бросил доклад Нейдельмана на колени.
— К тому же это будет слишком дорого стоить.
— Мы пожертвовали пятьюдесятью тысячами американских жизней во Вьетнаме, — возразил Нейдельман, — и ста восемью миллиардами долларов в патетической вере, что…
— О, господи, Дик, вы, наверное, могли бы придумать прецедент получше, чем Вьетнам!
— Я не говорю о прецедентах, — возразил Нейдельман. — Были они у Трумэна, когда он решал, применять ли атомную бомбу или нет?
— Есть один прекрасный прецедент не поступать так, как вы предлагаете, — Уотергейт.
— Любительская работа, — пожал презрительно плечами Нейдельман. — Я говорю о…
— Ну хорошо, хорошо, — поморщился президент. — Допустим, мы начнем. Но какие объяснения мы дадим международной комиссии по расследованию всего этого? Ведь придется посвящать во все ООН, если мы захотим выйти сухими из мокрого дела. И сколько это будет стоить? Ведь мои фонды на дополнительные ассигнования небезграничны, и потом, как быть с оглаской, ведь все должно осуществляться в строжайшей тайне. На кого положиться и кто это сделает? Если об этом узнают, меня же на куски разорвут в сенате, не в переносном, а в буквальном смысле!
— Скрытность, — согласился Нейдельман, — действительно является проблемой, но вполне разрешимой. Что же касается денег, то их можно получить под прикрытием какого-нибудь ложного проекта или программы. — Он странно посмотрел на президента. — Разве вы прочли не все? На эти вопросы даются ответы от двести девяносто шестой до триста семнадцатой страницы. Вы спрашиваете, что может обнаружить компетентная комиссия, если займется расследованием? Да вряд ли обнаружит что-нибудь.
Полицейские на мотоциклах включили сирены. Далеко впереди засверкали на солнце стеклами контрольная вышка и здание вокзала международного аэропорта имени Даллеса.
Президент бросил доклад в атташе-кейс и захлопнул крышку.
— Дик, — медленно сказал он, поворачивая диски наборного замка, — придумано хитро, чертовски хитро, но я не могу пойти на это. Просто не могу!
Свита президента начала занимать места в автосалоне, который должен был доставить всех к самолету, стоящему в миле от аэровокзала. Агенты охраны проводили президента и Нейдельмана через весь салон и усадили сразу же за кабиной водителя подальше от окон и поближе к аварийному выходу.
«Если мое предложение отвергается, то зачем тогда президент хочет, чтобы я ехал с ним к самолету?» — спрашивал себя Нейдельман. И он решил, что президента еще можно уговорить: тот еще не отказался от его проекта окончательно.
— Мистер президент, — повернулся Нейдельман к собеседнику. — Я весьма сожалею, поверьте. — Он говорил тихо и спокойно, понимая, что в их затылки упираются десятки любопытных глаз. — Я могу лишь только представить вам диагноз и рекомендовать хирургическое лечение. Вы законный попечитель пациента, и вам решать, какие меры необходимо предпринять: прибегнуть к пересадке сердца или продолжать ставить пиявки.
Вдруг зашипели тормоза, и машина начала останавливаться. Хэл Бота, агент секретной службы, находящийся вблизи президента, встревоженно оглянулся, а кто-то в самом конце салона раздраженно воскликнул: «Какого черта!..» В водительской кабине заговорил громкоговоритель, это что-то сообщали с контрольной вышки. Хотя слов никто не мог разобрать, в голосе говорящего явно слышалась паника. Бота бросился к кабине водителя и замер на месте — навстречу двигался другой автобус. Как только он поравнялся с президентским, в его окнах показались вооруженные люди, одетые в белые комбинезоны обслуживающего персонала авиакомпании «Трансуорлд эйрлайнз». Выбив стекла, они открыли огонь. Треск выстрелов был оглушающим. Одна очередь прошила водительскую кабину и повредила мотор, вторая разнесла в клочья покрышки колес с правой стороны, и президентский автобус, описывая медленную кривую, завалился набок, бросив пассажиров друг на друга. Откуда-то пополз дым. Следующая очередь обдала всех брызгами разбитого стекла, раздались крики боли и испуга. Одна из пуль ударила в оконную стойку и, срикошетировав с жутким визгом, сплющенная и потерявшая половину своей скорости, попала в Боту, оторвав ему нижнюю челюсть и отбросив к стенке кабины. Он заскользил вниз, заливая грудь кровью.
