Человек расправил плечи, поднял голову, и, спустя мгновение, шагнул за убравшимся гвардейцем во дворец.
Сразу же в зале за дверьми его встретили еще четверо гвардейцев, но теперь никто не ушел. А человек по-прежнему не обнажил своего меча. Лишь вопли служанки сопровождали молчаливое падение тел.
Он не пошел по самому большому коридору, он знал, чувствовал, понимал, весь огромный дворец. Легкая дрожь плит пола говорила его ногам, что от казармы сюда уже бегут гвардейцы, спеша, и в то же время, боясь: трудно бороться с колдуном. Сквозняк, холодящий его кожу, рассказывал ему, как расположены коридоры. И еще многое и многое человек знал, чувствовал, понимал о дворце и его обитателях. Он направился к узкому неприметному коридорчику, ведущему прочь из привратной залы.
Здесь даже еще ходили слуги, смутно чувствуя надвигающийся переполох, но еще спокойные. Он подошел к панели на стене, ничем не отличающейся о других, и нежно погладил стену рядом с ней. Через мгновение перед ним раскрылся темный проход.
Он шел по темным потайным переходам легко и уверенно, а память предательски воскрешала воспоминания о катакомбах рудника.
Слепой в рудниках. Слепой мальчишка в рудниках. Он должен был погибнуть, он не мог выжить. Раздавленный тяжестью камней в корзинах, которые он носил, слепой по туннелям с низкими потолками, истерзанный плетью надсмотрщиков, которые должны были жестокостью платить за возможную свою свободу. Умереть от голода. Но он выжил. Может быть, ему повезло. С первых дней Кар оберегал его. Сильный мужчина, воин. Восемь лет проживший в рудниках.
Два раза бежавший и чуть было не убитый. За каждый побег Кара переводили на все более тяжелую работу. Он жил. Сильный человек. А, может быть, мальчишка и сам прошел этот путь. Его гнал долг, заставлял его жить. А он не мог даже плакать. Только выть у него получалось иногда.
С этих рудников не было пути: они были отрезаны с одной стороны морем, а с другой неодолимыми горами.
И он привык прятать голову, чтобы не задевать о камень. Он не мог видеть низкого потолка. А потом привык.
Он выучил всех, кто работал. Стиль каждого. Идя к забою, он знал каждый выступ, каждую неровность потолка, стен, он знал, что получается после выработки каждого узника. Он научился ногами чувствовать шаги другого человека. А руками на ощупь различать породы.
И однажды он ощутил дрожь камня, которая не была эхом чьих-то шагов или выработки. Он услышал, что где-то рядом с забоем проходит подземная река. Он понял, что пришло его время.
Он попросился в забой. Надсмотрщик, а вслед за ним и мастер выработки еще долго смеялись над просьбой слепого о переводе в рудокопы. Но он был упорен и настоял на своем.
Все одно, в забое никогда не было достаточно света. И он бил камень, на ощупь прицеливаясь, и ощупью пробивая свою дорогу. Пробивая путь к подземной реке, неощутимо отклоняясь от жилы. Ему помогало лишь знание пород, знание жил. Он хорошо изучил камень. И однажды, дождавшись, когда парень, таскающий от него корзины с породой, отойдет, он нанес последний удар, камень выскользнул внутрь, и он услышал журчание воды. Он боялся, боялся, что вода затопит его, хлынув неудержимым потоком, но ничего этого не произошло. Ему действительно повезло: он вышел к подземной реке в пещере. Он мог уходить. Он вернулся и подправил опору свода так, чтобы она не выдержала, и, когда ушел в лаз в пещеру к реке услышал за спиной грохот обвала. Он ушел один, спустя четыре года. Если бы Кар не погиб полтора года назад, они бы ушли вместе. Но он ушел один.
Он не знал, сколько он блуждал по пещерам. Забываясь тревожным сном, утоляя жажду подземными водами и умирая от голода. Его утешало только одно: будь он зрячим, его бы это сейчас не спасло. И он упорно шел по пещерам, ощупывая путь к свободе, продираясь сквозь узкие лазы, теряясь посреди необъятных залов. И, когда свежий ветер взметнул его волосы, когда он смог выпрямится, и не ударился при этом головой о каменный свод, он не сразу понял, что произошло.
Он не смог сделать и двух шагов на свободе - радость отняла последние силы.
Ему вновь повезло: его обессиленного подобрал старик, живший отшельником высоко в горах.
- Это откуда же ты, парень? - скрипучим голосом спрашивал старик, отпаивая его мясным наваром, густо замешанном на травах.
- С рудников, - кашлял он.
- Эвон тебя как занесло! - удивился старик, - это же ты на другую сторону вышел! Как же ты это?
- Молча, - сухо ответил он и уснул глубоким и здоровым сном.
Старик говорил ему потом, он проспал четыре дня кряду.
А чуть окрепнув, он засобирался в путь.
Он был должен и долги его не давали ему спокойно спать. Ему вспоминалась то "птица", взмывающая в бесконечное небо, то встающий, с вопросом на губах, отец.
- Это куда же ты пойдешь? Остался бы, за хозяйством бы моим присматривал... - начал было старик отговаривать его, но безнадежно запнулся на слове "присматривал".
- Ты уж извини, - напутствовал его отшельник, - хозяйство у меня, вот если бы луну одну ты бы еще подождал, так вместе бы спустились... ты, значит, прямо по тропинке ступай, она сначала-то, вишь ты, вверх пойдет, да петлять примется, а уж потом вниз сдавать станет. Там-то ты ухо держи востро. Скалы держись. Ни на шаг от нее не отходи. Ежели тропинку не потеряешь, дойдешь. Эх, все ж спешишь ты уж слишком, обождал бы... тропинка-то она, смекай, гладкая да ровная, вокруг только все трава-то растет...
С тем он и покинул старика. Тот переволновался и полдня спустя пустился вслед за ним, боясь, как бы тот не дошел уже до карниза. Но жажда мести так гнала того вперед, что старик-отшельник его не догнал. Так и осталось для него загадкой, добрался ли слепой парень до селения внизу, или сгинул все же пропасти.
А тот благополучно добрался до родного пепелища, и никто не видел, как оборванный, сгорбленный слепой нищий прицепил к поясу меч, вытащенный из под руин.
И тогда он отправился в путь, чтобы найти учителя, больше года истирал он башмаки на дорогах, живя подаянием, от которого его тошнило. Но он должен был дойти до конца.
Он нашел своего первого учителя вдали от людей. Старый военачальник, давно ушедший на покой, заведший мирный домик с хозяйством. Он думал, что навсегда распрощался с войной. Но когда на его пороге появился оборванный слепец, с нелепым мечом на боку, с не менее нелепой просьбой научить его бою на мечах, ветеран не стал смеяться, но он долго озадаченно теребил редкие волосы на затылке, прежде чем решился согласиться.
И он учился. Учился слушать дыхание противника, свист рассекаемого клинком воздуха. Он учился чувствовать. Чувствовать кожей воздух вокруг него, клинок кончиками пальцев, шаги противника подошвами ног. С тех пор он всегда ходил в обуви на тонкой подошве. Он учился, но не мог чувствовать всего. Хотя теперь ему не грозила смерть он одного обычного разбойника, но все же он довольно быстро исчерпал возможности чувствования мира. Он знал и чувствовал мир вокруг, но он все еще не способен был свершить свою месть.
