- Но ты, Джефф… Ты не хочешь, чтобы эта теория подтвердилась!
Я даже развернулся на водительском сиденье, чтобы взглянуть ей в лицо. Карен застыла, глядя строго перед собой и словно запечатав цементом прелестные губки. И моим первым инстинктивным желанием стало устроить буйный скандал, но… не Карен.
- Даже не знаю, что и сказать, - негромко проговорил я. - Аллен почему-то всегда пробуждал во мне все худшее. Может быть… я просто ревную.
Повисла долгая пауза, во время которой я изо всех сил пытался сосредоточиться на дороге. Желтая разделительная полоса, не пересекать, тридцать пять миль в час, впереди рытвина.
Потом рука Карен легко коснулась моего плеча, и в мире снова все стало хорошо.
После того дня я изредка общался с Алленом. Два-три раза я звонил ему, и мы говорили минут по пятнадцать. Точнее, говорил Ал-лен, а я слушал, подавляя раздражение. Он никогда не спрашивал обо мне или о Карен. Он рассуждал исключительно о разнообразных особенностях Люси Хартвик: ее спинномозговой и внутричерепной жидкости, структурах ее нейронного возбуждения, ее крови и культурах тканей. Он рассказывал о ней так, словно она была не более чем набором биологических загадок, которые он намерен разгадать, и я даже не мог представить, как происходит их ежедневное общение. Карен я в эти подробности не посвящал, сам не знаю почему.
Так прошел первый год. В следующем июне все изменилось. Отчеты Аллена (по сути, это были именно отчеты, а не беседа) превратились в поток непрерывных жалоб.
- Управление по контролю за продуктами и лекарствами уже целую вечность рассматривает мою заявку по ПНП. Вечность!
Я догадался, что ПНП означает «прототип нового препарата», а эта заявка должна дать зеленый свет его исследованиям Люси.
- Люси просто невыносима! Когда она мне нужна, ее невозможно застать - шляется по всему миру на шахматные турниры. Словно шахматы важнее, чем моя работа с ней!
Я вспомнил то далекое лето, когда для самого Аллена шахматы застили белый свет.
- Меня приводят в отчаяние три вещи: эгоизм, бюрократизм и политиканство.
- Угу.
- И неужели Люси не понимает, насколько важны мои исследования?! Какой здесь невероятный потенциал для усовершенствования мира!
- Очевидно, нет, - отозвался я со злым удовлетворением, за которое тут же мысленно себя обругал, и, чтобы загладить неловкость, предложил: - Аллен, почему бы тебе не взять тайм-аут? Приехал бы как-нибудь к нам пообедать. Разве перерывы не благотворно сказываются на научном мышлении? И не приводят иногда к чудесным озарениям?
Я почувствовал, что на другом конце провода назревает отказ, однако две последние фразы остановили моего приятеля. Подумав несколько секунд, он ответил:
- Ну ладно, раз уж ты так хочешь меня видеть…
Причем сказал это настолько нелюбезно, словно оказывал мне огромную услугу. Уже в тот момент я понял: обед станет катастрофой.
И он ею стал, но все же не в той степени, как если бы не было Ка-рен. Она не обиделась, когда Аллен отказался прогуляться по ее горячо любимому садику. Она молчала, когда он, попробовав что-то с тарелки, брезгливо клал недожеванные кусочки на скатерть, ронял изо рта крошки или обмусоливал жирными губами ободок своего бокала. Она терпеливо выслушала двухчасовой монолог Аллена, кивая и поощрительно поддакивая. Под конец глаза у нее все же слегка остекленели, но она ни за что бы не вышла за рамки хороших манер и не позволила бы сделать этого мне.
- Просто безобразие, - разглагольствовал Аллен, - как УКПЛ своей чрезмерной осторожностью тормозит все продуктивные исследования! Знаете, что стало бы, если бы Дженнеру понадобилось одобрение УКПЛ для его вакцины? Мы бы до сих пор болели оспой, вот что! Если бы Луи Пастер…
- Почему бы вам с Джеффом не поиграть в шахматы? - спросила Карен, когда обед наконец-то завершился. - А я пока уберу со стола.
Я облегченно выдохнул. В шахматы играют молча. Кроме того, Карен будет долго занята ликвидацией последствий безобразных застольных манер Аллена.
- Шахматы меня больше не интересуют, - заявил Аллен. - И вообще, мне пора возвращаться в лабораторию. Пусть даже Люси и не приедет для запланированных исследований. Она сейчас бездарно растрачивает мое время на турнире в Туркестане или в какой-то другой дыре. Пока. Спасибо за обед.
- Не приглашай его больше, Джефф, - сказала Карен, когда Ал-лен уехал. - Пожалуйста.
- Не буду. Ты была великолепна, милая.
Позднее, уже в постели, я начал делать то, что нравилось ей, но не нравилось мне - чтобы выразить ей благодарность. Однако на полпути Карен меня оттолкнула:
- Мне все это нравится только тогда, когда ты действительно здесь и рядом, - сказала она. - А сегодня ты думаешь о чем угодно, только не о нас.
Когда она заснула, я тихонько выбрался из постели и включил компьютер в своем кабинете. Сквозь сетку на окне просачивался душный аромат любимых роз Карен. Люси Хартвик отыскалась в Туркмении, где она играла на шахматной олимпиаде в Ашхабаде. На многих сайтах описывался ее стремительный взлет к вершинам шахматного мира. Во всех статьях упоминалось, что она не общается ни с членами своей, ни любой другой команды, предпочитает есть в одиночестве у себя в номере отеля и никогда не улыбается. Я рассмотрел прилагающиеся к статьям фотографии, поражаясь, что стало с красотой Люси.
Она все еще была стройной и длинноногой. Черты лица остались привлекательными, хотя разглядеть их нередко мешала ее привычная поза, в которой она изучала игровую доску: слегка сгорбившись, вытянув голову наподобие черепахи и сунув два пальца в приоткрытый рот. Сосредоточенность на лице, избыточная даже для шахматиста, стерла любые намеки на иные эмоции. Хорошие игроки в покер тоже так поступают, но все же не до такой степени. А Люси выглядела не совсем человеком.
Хотя, возможно, мне это только показалось - из-за моих сложных чувств к Аллену.
В два часа ночи я снова залез под одеяло, радуясь, что Карен не проснулась в мое отсутствие.
- Она ушла! - кричал Аллен в телефонную трубку год спустя. - Ушла навсегда!
- Кто? - спросил я, хотя, конечно, уже догадался. - Аллен, я сейчас не могу говорить, с минуты на минуту жду клиента.
- Ты должен приехать ко мне!
- Зачем?
После того ужасного обеда я отклонял все звонки Аллена, поменял номер домашнего телефона, взяв номер, не указанный в телефонном справочнике, и велел секретарше не соединять меня с Алле-ном в рабочие часы. И сейчас схватил трубку только потому, что ждал звонка от Карен по поводу очередной встречи у консультанта по семейным отношениям. Наши взаимоотношения стали хуже. Не плохими, нет, но на прежде безоблачном небе нашего брака появились редкие облачка. Я хотел развеять их, пока они не превратились в грозовые тучи.
