Билл Пронзини - …И вечно зеленеет

Шагнув внутрь, он решил обследовать помещение. Здесь на полу пыли не было, и кожаные подошвы отчетливо постукивали по его глянцевитой, почти стерильной поверхности. Грэхем жадно впился глазами в первый ряд полок (книги в твердых и мягких обложках, журналы, альманахи), но, подойдя ближе, с недоумением обнаружил, что на корешках нет названий. На полках Грэхем бегло оглядел стены — ни единого пустого места, и, что интересно, все переплеты одного и того же цвета: оливкового, с вариациями от коричневатых до светлых, почти белых оттенков.

Поколебавшись, он облюбовал одну из самых больших книг в массивном переплете и попытался ее вытащить, но здоровенный том, казалось, сопротивлялся… или же каким-то образом был приклеен прямо к полке. Наконец книга поддалась, что-то хрустнуло, и он поспешно раскрыл ее на первой попавшейся странице.

Она была девственно чиста.

Грэхем, с неприятным холодком в груди, лихорадочно перелистал книгу. Какая странная бумага: почти не гнется и чуть липнет к пальцам. Он опять теперь его охватил озноб — начал всматриваться в стройные ряды оливковых корешков, и разгадка, рожденная подсознанием, поразила его.

Стеллажи! Эти зеленоватые, лоснящиеся, некрашеные стеллажи — плодоносящие яблони дивного сада Литературы. Эта книга — недозрелый, с плотной мякотью плод в оливковой кожуре, нехотя расставшийся с материнской ветвью.

Первые издания — спелые дары щедрого древа!

Дубликаты — урожай стареющей, но еще мощной кроны.

Неразборчивые титулы на переплетах — печальные плоды истощенной, умирающей ветви…

Саймон Грэхем вдруг понял, что знает абсолютно все об «Энкайридионе». Об обществе безвестных, безымянных садовников, холящих и лелеющих вечнозеленое, бессмертное древо Мировой Литературы — со всеми его разноязычными, бурно цветущими, плодоносными ветвями и древними, могучими корнями в тайных глубинах веков. Он твердо знал (хотя и не смог бы объяснить, почему), что смерть Пруитта Эвергрина положила конец первой династии хранителей американской изящной словесности.

Но тогда… о Боже! Значит, их всех просто не существует — хватких публицистов, самолюбивых литераторов, придирчивых редакторов, издателей, озабоченных коммерческим успехом, — все это иллюзия. Искусная иллюзия, которую заботливо культивируют садовники, ибо если секрет выйдет наружу, то дрогнет и даст глубокую трещину сам фундамент всей цивилизации.

Услышав резкий стук за спиной, Грэхем вскрикнул, в панике обернулся и увидел на полу журнал, явно упавший с одной из полок, — но с какой? Длинный, гладкий ряд корешков по-прежнему нигде не был нарушен. Он поднял его дрожащей рукой: яркая цветная обложка, крупный шрифт — с виду все в порядке; открыл наудачу — строчки ударили в мозг, и вопль застрял в горле. Грэхем прочел:

«…Как ни странно, до сего дня он так ни разу и не видел поместья старого Пруитта Эвергрина — ни разу за все годы, пока ведал юридическими делами пожилого седовласого джентльмена. Эта мысль вдруг поразила Саймона Грэхема, когда он уверенно вел свой «линкольн континенталь» по частной дороге…»

Он хотел было отшвырнуть журнал как нечто невыразимо гадкое и чужое, но какое-то дикое возбуждение, ломающее волю, охватило его — и Грэхем читал, читал, как проклятый…

«Поднявшись на крыльцо, он вставил в замочную скважину массивный бронзовый ключ, которым до прошлого четверга владела миссис Доннелли…

Густой сумрак — вот все, что поначалу увидел Грэхем, но спустя минуту понял…

Скрипнув, дверь отворилась, и Грэхем в замешательстве застыл на пороге…

Услышав резкий стук за спиной, Грэхем вскрикнул, в панике обернулся и увидел на полу журнал…»

Нет, нет! Не может быть! — стучало в мозгу, и он с усилием оторвал глаза от страницы. Боже, но ведь это невозможно! Как, каким образом попало в журнал то, что произошло с ним в этот день, все, что он видел, слышал, думал?

Словно он существует только в рамках этого повествования.

Словно реальность и есть литература, а литература — сама реальность…

Но это же нелепо! Я живой человек, из плоти и крови, я ем, пью, дышу, разговариваю, мыслю, следовательно, существую. Я реален! Реален? Реален?!

Конец… Что же там в конце — если это не полное безумие? Грэхему придет конец с концом рассказа — он попросту прекратит свое существование!

В ужасе он нашел последнюю строку:

«Грэхем, издав пронзительный вопль, выронил журнал…»

Грэхем, издав пронзительный вопль, выронил журнал.